Ночь навсегда
Шрифт:
«Чем директор аэропорта помешал руководству пароходства?» — уточняет Х. вопрос. «Не пароходства, а порта… — морщится, страдает Петр. — Перестань, нашел время ерундой мозги пачкать. Скорей надо, наверняка кто-нибудь на тебя уже настучал, козел, ты же кругом засвеченный, со всех сторон…» Х. беснуется: «Пока не объяснишь, ничего не получишь!» — «Тихо», — шипит Петр, кривясь то ли от боли, то ли от страха. (В самом деле: перепуганные жители поселка и так из-за шума давным-давно не спят, небось, телефоны обрывают.) «Ну и что, пусть обрывают!» — отвечает безумец своим собственным мыслям. «А то, козел ты вонючий, что неизвестно, кто раньше приедет — группы захвата или холуи
Царь раздражен, но вынужден смириться с козлиным любопытством своего собеседника. Он торопится с объяснениями: просто «авиаторы» начали деньги возить, правда, мелкими партиями, но «портовики» были не согласны, наличность испокон веков через порт ходила — не только на ввоз, но и на вывоз, тем более транзитом. («Конкуренция, врубился?.».) Через аэропорт обычно документы туда-сюда летали, разные срочные бумажки. Например, компромат — вроде этих расписок. Ну, еще камушки… Петр стонет басом, закончив объяснения. Однако находит в себе силы, чтобы напомнить: «Говори, где косметичка! Я ведь не шучу насчет твоей девки». «Ты ранен, что ли? — догадывается Х. — Кто это тебя?» «Ой, ну хватит придуриваться! Будто сам не знаешь, кто! Времени же нет, козел ты, гегемон недоструганный!»
Шелестят кусты, скрипит гравий.
— Папа, — говорит Антон, дергая отца за руку, — мне надоело прятаться, пошли скорей.
На лице Петра — вспышка ужаса. Он видит мальчика. Он дергается на сиденье, кричит, забыв про собственную просьбу не шуметь: «Убери его отсюда, прикажи ему уйти!.». — и срывает ствол с головы женщины, и неловким движением сует оружие в раскрытое окно. Крик его оборван. Потому что ребенок очень быстро, но без суеты вскидывает обе руки и что-то делает. Гремит гром — одновременно с коротенькой молнией, вылетающей из рук ребенка. Пронзительный звук вонзается в уши. И наступает пустота.
Антон устало опускает потрудившийся пистолет: эта игрушка для него действительно тяжеловата. Неожиданно сверкает настоящая молния, разламывает мир надвое, затем снова гром — тоже настоящий, — и крупные твердые капли начинают штурмовать пригород всерьез. Наконец хлынул ливень! Петр проваливается куда-то под руль, оставив на всеобщее обозрение заляпанное кровью место водителя. Визжит женщина. Ей не нравится на заднем сиденье, она колотит головой в запертую дверцу… А скучный, надежный Х. на удивление легко выходит из ступора.
Он прижимает мальчика к себе и бормочет:
— Антошенька, маленький мой, спокойно, успокойся, у тебя случайно получилось, мой хороший, не смотри туда, не надо смотреть…
— Еще кто-то едет, — дергает сын отца. — Бежим?
Действительно, к безудержному шуму дождя примешивается рокот нескольких моторов. Х. открывает заднюю дверцу чужого «БМВ», выдергивает оттуда свою подругу. Ноги и руки у нее связаны.
— На ножик, — мальчик что-то протягивает, — у меня есть.
Похоже, он отнюдь не нуждается в том, чтобы его успокаивали. Отец разрезает школьным перочинным ножом веревки, стягивающие женщину. Та бессмысленно бьется в крепких мужских руках. Вдруг с ужасающей ясностью слышны голоса: «… где стреляли?.. по-моему, там… грядки чертовы!.». Людей подбрасывает, словно пружиной. Мальчик тянет мужчину:
— Через участки, папа! С той стороны к ручью спустимся, и сразу в парк!
Мужчина тянет женщину — без слов. Взявшись за руки, втроем, они вбегают на территорию только что закончившейся битвы. В спину их толкают еле слышные, выпущенные издалека реплики: «…Алекс и Гонококк, обойдите со стороны дороги… Пень, свяжись с ребятами, пусть блокируют лесопарк…»
Беглецы пересекают соседский участок, натыкаясь на трупы и на зреющие кабачки, минуют времянку, в которой отец и сын отдыхали вечность назад (возле домика также лежит бесформенное тело), прокрадываются мимо ветхого хозяйского парника и затем через боковой проход в ограде выскакивают из благоустроенного пространства. Лишь бы не на улицу, лишь бы не оказаться на виду! Спускаются по заросшему кустарником склону к ручью, перебираются на другую сторону, шагая по воде — замочив ноги и не заметив этого. Женщина непрерывно всхлипывает: «Куда мы, а? Где мы, а?» Мужчина очень кстати вспоминает: «Там на шоссе машина оставлена!», и конечная цель маршрута определена.
К машине!
Беглецы просачиваются в лесопарк. Дождя здесь ощутимо меньше, идти не так противно. Вокруг черные сюрреалистические формы: Черное на Темном. До сих пор не светает, хотя, казалось бы, белые ночи — оттого, что грозовая туча настолько низка, что едва не задевает головы людей. Аллеи и тропинки угадываются с трудом. Дорогу находит Антон, он ведет взрослых уверенно и безошибочно, он словно видит в темноте. Может, и вправду видит? Цель близка, однако мужчина вдруг останавливается, чтобы ошарашено произнести:
— Подождите, кто стрелял в громилу, который меня к земле прижимал?
Все останавливаются вместе с ним.
— Кто вообще тебя защищал на участке, не понимаю…
Ответа нет. Ответить способен только мальчик, а он молчит.
— Не понимаю, — оповещает отец окружающий его мир. — Кто же тогда убил стариков на даче? Если не Кирилл с Петром, и не мафия из аэропорта…
— Вот бумажка, — Антон вкладывает отцу в руки мятый клочок.
— Что это? — удивляется тот.
В темноте невозможно рассмотреть, что это. Тогда мальчик смущенно признается: все очень просто, дед Сергей записал телефон, который по телевизору передавали, вот и пришлось эту бумажку забрать. «Дед Сергей» — именно так звали старика, одного из хозяев дачи. Х. молчит, не находя следующего вопроса, и с места не двигается, потому что неожиданно вспоминает некую несуразность.
Откуда Антон знает, что хозяев дачи убили?
— Папа, он собирался куда-то идти, сразу после тебя. Взял и пошел, дурак такой. Наверное, звонить по этой бумажке…
Очередная молния вспарывает пространство — ярко-белые лица сфотографированы Небом. От грохота содрогается рассудок. Отец молчит, а сын продолжает:
— … кроме них, никто тебя в Токсове не видел, только дед и бабка, точно говорю…
Впрочем, отец уже заставил себя открыть рот: «Прекрати, что ты мелешь!» — он пятится так же, как недавно пятился бандит Кирилл. Он открывает глаза сверх возможного, словно пытается разорвать веками брови — почти как Петр за мгновение до… Темно. Проклятая ночь никак не уходит на запад, но человек наконец прозрел.
— Честное слово, — волнуется ребенок, — я просто бутылочку не успел достать, а ножами я еще плохо умею. Он ведь на улицу пошел, папа! А я сначала ему сзади…
Дед Сергей шел звонить по телефону, который записал на дурацкой бумажке. Тогда юный герой взял кухонный нож, который удачно лежал возле плиты, и ударил старичка под коленками. Прием такой есть, чтобы обездвижить — подрезать врагу сухожилия, он после этого ни стоять, ни сидеть не сможет, только лежать. Дед Сергей был хорошим хозяином, в их доме все кухонные ножи остро заточены. И сразу кастрюлю с кипятком ему на голову — у них суп удачно на плите варился. Потом лезвие в шею — хряк. А бабка услышала, выскочила на кухню…