Ночь не наступит
Шрифт:
Антон накинул куртку и вышел на крыльцо. Свежий воздух и холодные капли, брызгавшие на лицо, взбодрили его. Но какая-то беспокоящая, свербящая мысль будто бы продиралась в сознании сквозь остатки сна. Он вспомнил о вчерашней ссоре с Ленкой. Нет, эта мысль касалась не ее... И вдруг явственно, будто он слышал со стороны, всплыл в памяти его пьяный разговор с Олегом. Почему все вертелось вокруг Ольги да Ольги? Сам виноват, завел об этой дурацкой ссоре? Может быть... Но почему Олег так настойчиво расспрашивал? Или, может, показалось? Но разве им не о чем было поговорить еще? Столько институтских новостей, столько всего случилось за это время с их общими знакомыми. И еще: когда уже
С чего это он завел о Волге, о Ярославле — одно к одному? И словно бы вторым зрением Антон вновь увидел, как сидят они за столом и пьют, и Олег все подливает ему и подливает, а себе нет, хотя сам превеликий любитель выпить. Как же это Антон там, за столом, не обратил внимания? И откуда вообще Олег тут взялся? И именно вчера? И почему искал, заходил даже домой, к матери?.. Вроде бы после той стычки в читальне накануне демонстрации между ними все оборвалось, а Олег не из тех, кто первым идет на примирение. Может, все это чушь? И он из самых добрых побуждений? Об Ольге — потому, что женщины — самая любимая его тема, а Ярославль — случайное совпадение, Антон сам распустил язык? Может быть. И скорей всего именно так... Но он никак не мог отделаться от гнетущего чувства.
Вернулся в комнату. Приятель все также безмятежно храпел на кровати в углу. А что, если подойти, тряхнуть и, пока совсем не очухался, спросить: «Зачем ты выпытывал? А, зачем? Отвечай скорей!» Глупо... И подло подозревать в такой гнусности друга. Друга? Ну, однокашника, приятеля по институту. «Если хочешь понять другого, поставь себя на его место». Разве он, Антон, мог бы? Чушь!
И все же тревога не отпускала. Что же делать? К Леониду Борисовичу идти рано. А позже, когда Олег проснется, как объяснишь ему, куда идешь? Он же знает — не к Ленке. И если... Если подозрение справедливо, не будет ли он следить? Не хватало еще привести «хвост» к Красину. Как все запутывается! И во всем виною только он, только его непростительная неосторожность. Надо идти...
Он снова на цыпочках вышел из комнаты. За неприкрытой дверью прислушался: Олег дышал так же ровно и глубоко. Сдерживая каждое движение, чтобы не скрипнула половица, не звякнула щеколда, он выскользнул из дома. Теперь он был,особенно осмотрителен: ушел далеко в лес, петлял по тропинкам, оглядывал все окрест. Вспоминал слово в слово все наставления Феликса. Да, познаешь на собственной шкуре.
Утро уже вполне занялось, было не меньше пяти — половины шестого. Если бы ожидался ясный день, лес уже простреливало бы солнце. Но после стоявшей необычайно долго, целый месяц, щедрой погоды наступило столь обычное для всего этого приморского края ненастье, и тоже, по всей видимости, надолго. Небо было ровного серого тона, хоть и по-летнему высокое, но непрерывно источавшее дождь: то мельчайшей пылью, то плотными зарядами, и даже в короткие перерывы листья кивали, сбрасывая друг на дружку и сея на траву увесистые капли. Под ногами чмокало, чавкало, башмаки протекли, куртка превратилась в губку.
К даче Красина Антон подошел с противоположной стороны, от сараев, перемахнув через ограду. Дом стоял молчаливый, с темными окнами. В какое постучать? Не переполошить бы Любовь Федоровну, не напугать девчушек. Он мысленно представил расположение комнат. Детская, кажется, здесь, а рядом или наверху — спальня. Антон побарабанил по стеклу. Никакого отзвука. Фу, как нехорошо в такую
— Заходи, Антон, — в дверях стоял Леонид Борисович — в халате, с взъерошенными волосами и смятым со сна лицом. — О, уже полное утро, неужто проспали?
Он глянул на часы:
— Да нет, и пяти еще нет... Проходи. Ты чего в такую рань? — он сладко, с зевотой, потянулся. Всмотрелся в мокрое лицо юноши. — Да ты же насквозь, до нитки!
Пока студент стоял, по полу растеклось круглое озерцо.
— Извините...
— Да что уж, сбрасывай куртку, сейчас просушим, у нас тут настоящая русская печь на кухне. Пошли. Дам пижаму, переоденешься.
В тепле, за стаканом густого чаю Антон приободрился. Ночные страхи показались ему беспричинными. Но как-то нужно было объяснить Леониду Борисовичу столь преждевременный визит. И он начал рассказывать: все как было, с самой ссоры с Леной.
— Постой, не торопись, — остановил его Красин, когда он перешел к встрече с Олегом. — Давай во всех подробностях, постарайся вспомнить каждое слово, интонацию, каждую мелочь.
После того, когда студент кончил, инженер спросил:
— А что ты вообще знаешь об этом Олеге?
Оказалось, как это ни странно, Антон почти ничего не знал о своем однокашнике. Ну остроумный, за словом в карман не полезет, хорошо занимается, неравнодушен к женскому полу...
— А взгляды его, а цели в жизни? А отношение к тому, что происходит вокруг?
Юноша рассказал об их стычке в читальне.
— Что же тебя особенно насторожило?
«Вот и Леонид Борисович считает, что все это ерунда на постном масле, мания преследования», — с тоской подумал Антон.
— Откуда бы ему знать об Ольге?
— Ты же сам проговорился: Травина увидела тебя с дамой.
— Да, но он-то ее не видел! А сказал: волосы черные, глаза зеленые... Нет, про волосы это я. Но глаза же у нее действительно зеленые. Только это когда смотришь совсем близко, — он смутился. — Да, наверно, совпадение. Он мог сказать и с голубыми. Но тогда почему спрашивал о Волге, о Ярославле? Тоже совпадение? Да, пожалуй. Откуда бы ему знать, что я ездил? Кто мог меня видеть? Никто. Ерунда это все, да?
Он с надеждой посмотрел на Красина.
— Не знаю. Если он действительно выпытывал, то очень примитивно. Или очень нагло. Или то и другое, если этот Лашков — начинающий осведомитель, первые шаги делает.
Инженер усмехнулся, и Антон подумал, что он намекает на его собственные оплошности.
— Трудно поверить, что Олег... Но я не мог не предупредить.
— Трудно? — Красин досадливо провел указательным пальцем по переносью. — Несколько недель назад провалилась одна наша школа-лаборатория. Схвачены одиннадцать товарищей, разгромлен склад. По всем приметам — выдал провокатор, кто-то из участников. А каждый — профессиональный подпольщик, казалось бы проверенный. И мы до сих пор не знаем, кто выдал, кто из тех одиннадцати. Ты правильно поступил. Если охранка пронюхала, ты и представить себе не можешь, как это опасно. Для каждого из нас, в том числе и для тебя. Запомни: что бы с тобой ни случилось, кто бы, где и когда, хоть через сто лет, ни спрашивал — ни о Ярославле, ни об Ольге ты ничего не знаешь. Проболтаешься — сам себе подпишешь смертный приговор или вечную каторгу. Дальше: в Тифлис ты ездил к дяде, и только. Тифлис — это еще опаснее, чем участие в освобождении Ольги. Если они следят, то, конечно, установили твои контакты со мной. Не отрицай. Да, встречался, просил, как старого друга отца, помочь устроиться на службу. Инженер обещал.