Ночь ночей. Легенда о БЕНАПах
Шрифт:
Пришла пора созвать БЕНАПов. Сделать это надо было не секретно, у начальства на виду. Местом сбора назначили лесной класс. Удалось собрать всех, кто остался в зоне досягаемости. Петр Романченко сидел, широко расставив короткие упругие ноги, склонился набок и упирался рукой о собственное колено (ну, прямо полководец), Иван Белоус понуро крутил в руках танкошлем, Курнешов и Долматов расположились рядышком, как два прилежных ученика. Были еще два гостя из танковой бригады (членкоры) и два кандидата из новеньких молодых офицеров — оба вскоре исчезли, так и не став
Борис Токачиров прикатил как бы невзначай. Стоял чуть в стороне, облокотившись о ствол дерева и заложив ногу за ногу. Его карие глаза «с поволокою» ни на кого не смотрели, а странно блуждали… Его появления, откровенно говоря, не ждали, ОБС (Одна Баба Сказала), что у него в штакоре завелась авторитетная заноза, и будто это она устроила ему перевод из батальона в группу офицеров связи — чего не придумают в ОБС… [7] На преподавательском месте расположился бывший директор школы Никита Хангени. А председатель сидел почему-то на отшибе, на самой последней парте, словно двоечник. Лицо было серое, отсутствующее, как с мрачного перепоя без похмелья. Хотя ничего такого и в помине не было.
7
ОБС — Отдельный батальон связи.
— Теперь вас не соберешь… — произнес Хангени запинаясь.
Полностью независимой походкой приближался Валентин. Так и не вынимая рук, глубоко запущенных в карманы распахнутой шинели, он присел на свободную скамью и покрутил головой, зорко оглядывая присутствующих. Очень походил на хищную птицу перед атакой… После внушительной паузы Белоус произнес:
— Королевская шхуна! Принять швартовы!
— Я не поздоровался, чтобы только не мешать… — удостоил его ответом военфельдшер. — Всем доброго здравия!
— Из семнадцати с половиной тысяч рублей, — продолжал Хангени, — для родных Николы Лысикова, Антонины Прожериной, Виктора Кожина и Андрюши Родионова израсходовано переводами одиннадцать с половиной тысяч, — это походило на своеобразные финансовые поминки.
Но лицо у Никиты было сияющим, ровный ряд зубов сверкал, несмотря на пасмурную погоду.
— Пропито, извините, господа офицеры, всего одна тысяча двести пятьдесят… Эти затраты вы, конечно, утвердите?.. Последний месяц поступлений нет.
— Доигрались — полное разорение!
Пока в наших рядах пребывает такой Герой, как Романченко, нам разорение не грозит (его уже представляли к Герою Советского Союза и «не дали». Когда он узнал, так навыражался, что основательно пополнил кассу).
Вот теперь надо утвердить траты на тех, которые были… но не были полноправными членами Союза Гвардейских Офицеров… Ну, Содружества… Это Юлечка-глазастик из самоходного полка (погибла при спасении экипажа, остались мать и сестренка, город Миасс) и ефрейтор Клава, родом из Воронежской области, последняя должность — помощник радиста, убита при странных невыясненных обстоятельствах, предположительно ее сожителем… полусемейная драма… Отелло в штрафбате… Две семьсот на двоих, — Хангени продолжал улыбаться, словно не хотел огорчать собрание тяжелыми вестями.
— А я и не знал, что Юля… — проговорил Долматов и машинально по-мужицки от затылка стянул шапку-ушанку с головы.
— Дело не в деньгах, но ведь договорились… только по уставу… Долго мы будем?.. — вроде бы запротестовал Романченко.
— Можете не утверждать, — вяло произнес председатель. — Я их уже отправил. Оплачу из своих.
— Иду в долю, — сразу присоединился Хангени.
— И я… — вставил фельдшер. — Как-никак медичка. — Ну и что, что не члены Содружества? — Никита все еще улыбался. — Это были… Наши Женщины…
— Что, будешь речь толкать? — спросил Борис.
— Буду, — как ни в чем ни бывало ответил Хангени. — Ты куда-нибудь торопишься?
— Нет.
— Вот так. А эти две… — он поднял указательный палец и говорил, как с детьми в начальной школе. — Других у нас здесь не было. Эти девочки — женщины нашего устава. Достойные уважения… Надо их любить… А ты, Романченко, помолчи… Если не любить, то уважать. И заботиться. Хотя бы с маленьким опозданием… Извините, господа офицеры, речь окончена, — Хангени больше не улыбался.
— Сдаюсь, — проговорил Романченко.
— Разлетаемся, соколики… — сказал Белоус.
— Ивана забирают адъютантом начальника штаба корпуса, — сообщил Курнешов. — Приказ подписан.
— Поздравлять не с чем, — сказал Белоус.
— Громят батальон, — произнес почти с рыком председатель, и все обернулись.
— Ты хоть брыкайся, хоть упирайся — начштаба корпуса полковнику Лозовскому нужен порученец.
— И все хотят из разведбата.
— Для надежности… — вставил Токачиров и тем обратил на себя внимание.
— Тебя что ли для надежности взяли? — сразу произнес фельдшер, и все поняли, почему он сегодня был так напряжен и выглядел столь грозно.
— Бездельников им не хватает, — пробурчал Романченко.
— В офицеры связи, видите ли, его потянуло. Призвание почувствовал! — пропел председатель.
Все это было как-то уж совсем через край.
— После Андрюши… — Токачиров все-таки заговорил, — здесь… не получалось. Будто я виноват, что остался жив, а он погиб. Или пропал без вести.
— Никто так не сказал и не подумал, — чуть смягчил Хангени.
— Не говори за всех. Думать про нас могут все что угодно, — сказал Белоус.
— У меня были причины. Были… — все знали, что Борис недоговаривает.
— Еще бы! — крякнул Романченко. — Баба попалась вот такая. С вот таким характером. И умеет держать вот такого… Больше ни одного слова не скажу, а то опять привяжетесь. А я совсем пустой.
— Ты просто ушел от нас, — сказал председатель. Все смотрели так, как будто это должно было быть произнесено. И не шепотом.