Ночь перемены
Шрифт:
Да, в ее словах был смысл. Просто они ну никак не могли снять мою боль.
Я натянул непромокаемые ботинки, шляпу, шарф, перчатки. Наверное, не нужно было бы так много — температура была выше тридцати [2] , — но я после боя все никак не мог согреться.
После долгой прогулки я оказался у начала верфей Дерби и ушел достаточно далеко от празднично освещенных улиц, оставшись один в промозглой мгле. На снегу расплылись пятна крови, и снег был вытоптан зеваками, ищущими пса, который растерзал
2
По Фаренгейту, около нуля по Цельсию.
Луч маяка скользил по темной воде. Тихо плескали волны о каменный причал. Всякий, обладающий зачаточной интуицией, мог бы учуять остатки силы, которую я здесь потратил.
В анналах нашей семьи ничего подобного не было, но теперь я не мог не задуматься: кого мы еще пропустили?
Или это действительно новый поворот, но что он тогда означает? Единственное, что поддерживало мою уверенность в своем месте в этом мире, мой щит и меч, — разлетается вдребезги.
Вокруг меня стояла полная тишина, снег заглушал шум города, а я пытался нащупать дно в навалившемся на меня море душевной боли. Неопределенность стирала меня в порошок, потеря веры была больнее потери руки. У меня было ощущение раздавленности, собственной глупости, будто я стал посмешищем всей вселенной.
Потом я перевел дыхание — глубоким вдохом, таким, какой может сделать человек, если ему вдруг на перекрестке явится некто в черном и предложит весь мир в обмен на его грязную душонку. Глядя на обсидиановую воду, я вздохнул еще раз и понял, что если я не смогу сделать тот решительный шаг преодоления кризиса, о котором говорила Кло, то придется мне сделать шаг иного рода.
Неподалеку от верфей Дерби находится небольшой бар под названием «Свиной глаз». Местная достопримечательность: там нет телевизора и подают лучшее в городе пиво.
И там по вечерам работает Энни.
Зал был наполовину полон — людьми, которые заскочили выпить еще по пиву перед мессой, и теми, чья семья — посетители на соседних табуретках.
— Ой, Джерри, что это с тобой? Заболел? Вид у тебя аховый. — Она положила передо мной кружок для стакана. — «Зимний согревающий»?
— Спасибо. Я как-то… слегка не в себе, наверное.
Вдруг я осознал, что сижу в провонявшем тренировочном, с двухдневной щетиной, в застегнутой куртке. Черт побери.
— Еще бы. Я читала в газете про Клодию. Тут с ума сойти можно.
Одна из первых вещей, которые я научился переживать — это что мне никогда не достанется слава за выполненную работу.
— Я за нее встревожился. Но она отлично умеет за себя постоять. — Нет, не смог я удержаться, и черт с ним, с костюмом: — И Зубастик точно не даст никому ее обидеть.
Она поставила передо мной темное пиво с идеальной полудюймовой шапкой пены.
— Это да. Он лапушка.
Я почувствовал, что краснею, вспомнив духи на лодыжках Энни, ее руку у меня на шее во время ее разговора с Клодией как-то летней ночью. Мы шли домой с работы, и я все еще был опьянен удачей охоты, когда мы встретили Энни. Одно из самых дорогих моих воспоминаний.
— Ты любишь собак?
Она пожала плечами:
— Разных по-разному. Как и людей. Их надо воспринимать индивидуально, как ты думаешь?
Пригласи ее, сказал я себе, пригласи сейчас же. На кофе, на выпить, на танцы, пригласи немедленно, или…
— Слушай, как ты насчет съездить на Арубу?
Я снова почувствовал, что весь краснею: я же совсем не это собирался сказать. Слишком это было много, слишком сразу, слишком нагло… вот черт!
Энни перестала протирать стойку. Вдруг бездонная вода показалась мне более удачным выходом.
— Я бы предпочла начать с бокала или с ужина, — ответила она медленно. — То есть это ты серьезно, на самом деле, наконец-то набрался храбрости меня куда-то пригласить?
— Ну… — я сглотнул слюну, — в общем, да. Ничего?
— Вполне. Но долго же ты собирался. — Она посмотрела на меня. — Вы, крутые парни, на самом деле просто большие телята. Но ты же не всегда большой теленок, Джерри?
Как правило, я большой волк, подумал я, про себя усмехаясь.
— Отныне — никогда, — пообещал я. — Так давай завтра вечером?
— Не могу. — Она посмотрела на меня с легкой насмешкой. — Завтра же Рождество. Я с утра еду в национальный парк «Брэдли Палмер» на лыжах кататься.
Я наморщил лоб. Традиция странная, но очень милая. Мне кажется…
Она задержала дыхание, слегка надула щеки, выдула воздух.
— Понимаешь, я — викканка. Рождество я люблю, но отмечаю — солнцестояние.
Она несколько ощетинилась, но я едва сумел сдержать глубокий вздох облегчения.
— Вот можешь мне поверить: смешанные отношения для меня не проблема.
Она успокоилась, потом посмотрела на меня таким взглядом, что я тут же весь согрелся.
— Если ты пригласишь меня на завтрак, я эти лыжи отставлю. Но днем мне надо будет уйти, потому что я обещала Келли подменить ее, чтобы она могла встретить праздник с родными.
— Завтрак в девять утра!
Я едва успевал выговаривать слова, так они быстро рвались.
— Клодия не будет против?
— Нет. Я ей позвоню, когда буду дома.
Клодия меня все время уговаривала пригласить Энни с тех пор, как я о ней заговорил. «Такая хорошая девушка, ни косточки зла в ней нет», — сказала она. А Клодия в косточках добра и зла разбирается.
— Я приду. — Энни улыбнулась так маняще, что у меня колени превратились в желе. — Сделаю свои знаменитые шоколадные маффины и принесу.
Поклонник природы, гражданский активист — и еще готовить умеет?
До меня дошло, что я сижу и улыбаюсь, как идиот, поэтому я допил пиво, сдержался, чтобы не предложить ей руку и сердце прямо на месте, и вышел. И в голове у меня звучали все когда-либо написанные рождественские песнопения.