Ночь перемены
Шрифт:
Она увидела мою нерешительность.
— Джерри, что случилось? Выглядишь как семь кругов ада.
Я отодвинул кофе:
— Каждый раз, как ловлю запах Смита, чуть с ног не падаю. Ты была права, он очень плохой.
— Да, плохой. Но почему я так долго приходила в себя после того, как его увидела? А ты всегда так собирался, становился весь такой кровожадный и стремительный, когда находил плох ого парня. Чем отличается от них этот Смит?
— Не знаю.
Я сжался, ушел в себя, не желая разговаривать.
— Это нам не поможет. — Она переключилась в профессиональный
— Клодия…
— Сделай, как я прошу.
Я поежился. Она была права, но мне действительно не хотелось это обсуждать.
— Каждый раз, стоит мне подумать про Смита, меня подташнивает и мысли путаются. Как если бы мир переворачивался вверх дном, как если бы я гонялся за собственным хвостом…
Оттолкнув стул, я бросился к раковине и успел как раз перед тем, как пончик появился на свет второй раз. Под рвотные спазмы открыл кран. Как бы мне ни хотелось, но шум воды не заглушил восклицание Клодии.
— Боже мой, Джерри! Он один из нас!
— Может быть. — Я вытер рот и повернулся к ней.
— Именно так и получается. Это объясняет все — нашу реакцию, его, почему он у меня в кабинете превратился в берсеркера…
— Он просто псих, — перебил я. Но я знал, что она права.
— Нет, Джерри. — Она тяжело перевела дыхание. — Он — зло. И он — один из нас!
— Но Фэнгборнов на стороне зла не бывает, Клодия. За всю нашу историю не было ни одного.
— Пусть в прошлом не было, а в настоящем? Надо известить семью, всем рассказать, что происходит. Может быть, у оракулов для нас что-то найдется. Это же потрясающе…
Вдруг совершенно по-детски неудержимо я перебил ее:
— Кло, не надо.
— Не говорить семье?
Я кивнул. Я просто не хотел, чтобы это было правдой хоть сколько-нибудь.
— Джерри, я должна. Мы не можем отпустить Смита на свободу, а если он именно такой, как мы думаем, все должны знать. Это важно.
Я с несчастным видом кивнул опущенной головой. Она подошла, положила мне руку на плечо.
— Да, это страшно — представить себе, что зло появляется в нашем облике и с нашими силами. И это еще невероятное откровение. Джерри, это может нам очень много рассказать о том, кто мы такие. Больше, чем могут генетики и оракулы. И еще мы можем многое узнать о природе зла. И даже предсказать финальную битву с ним, Джерри, ту, когда мы победим. Кто не хотел бы при этом быть?
Глаза ее горели, клыки в возбуждении выступили вперед.
Я разозлился на нее за такой энтузиазм, и эта злость хотя бы помогла мне стряхнуть навалившуюся на меня оглушительную пустоту. Пора быть мужчиной, Джерри. Мы — из хороших парней.
Просто никогда раньше плохие парни не выглядели как мы.
Я кивнул:
— О’кей, свяжись с семьей, а я покопаюсь в Интернете. Смит скрылся, и пока не получим нить или след, придется ждать.
Мы переглянулись. Одно дело — ощущать присутствие зла. Уметь найти его до того, как оно начнет действовать, — совсем другое. А мысль о зле в облике Фэнгборна — это просто ужас.
Я пришел домой, и не успел открыть дверь, как на меня налетела огромная масса меха и мышц.
— Брысь, Бимер!
Оторвав от плеча большого полосатого рыжего кота, я бросил его на диван. Когда Бимер был котенком, его прыжки с перил лестницы мне на плечо были чертовски умилительны. Теперь, когда он перешел в весовую категорию свыше пятнадцати фунтов, стало несколько менее забавно. Мне, во всяком случае, — Бимер все равно считает, что это классная хохма. Но сегодня даже он не мог мне поднять настроение.
Разогревая картофельную запеканку, прихваченную в «Генриз маркет», я слушал полицейский сканнер, но ничего полезного не всплыло. Сидя на кожаном диване рядом с умывающимся котом, я как следует выпил и пощелкал пультом телевизора — красавец с плазменным экраном в сорок дюймов и таким количеством кнопок, что «Энтерпрайз» отдыхает. Ничто не привлекло внимания. Как, впрочем, в Интернете и в свежем номере «Максима». Если вам нужно доказательство, что мы рождены, а не сотворены, то вот оно: умей мы обращать нормалов, ни одна моделька в нижнем белье не осталась бы непокусанной. Можете мне поверить.
Фрустрированный во всех смыслах этого слова, я никак не мог заснуть до самого звонка будильника.
Застонав, я встал, насыпал Бимеру корма в миску и выкатился на улицу — не потому, чтобы нашел нить, а потому что голова болела хуже, чем с любого похмелья. Память о неисправленном зле — одна из обратных сторон моей работы, а о том, что означает Смит, мне даже думать не хотелось.
Я пошел к «Зиггису», но Энни сегодня не работала. Погода вне меня вполне отвечала моему внутреннему состоянию: гранит серого неба, холодного, гнетущего. И даже телефонные столбы убраны были под мое настроение: вся округа заклеена объявлениями о пропавших собаках и котах. Я знаю, как бы чувствовал себя, пропади у меня Бимер. Хреновое выдалось Рождество для деток, ищущих своих Китти, Бонго или Максика…
Джерри, думай о деле. Соберись.
На Виллоуз я поймал едва заметный запах. Салем-Виллоуз — это парк развлечений, очень небольшой и устаревший. Старые игральные автоматы «прихлопни крота», киоски с жареными пирожками, грохочущие аттракционы летом. Зимой — пустыня, заколоченная и заброшенная.
Но сейчас она не была заброшенной: стояли фургоны Салемской полиции, полиции штата и медэкспертизы. У меня обострились зрение и слух, обонятельные нервы сошли с ума. Смит здесь был, и недавно.
И Вимс тоже здесь был, прямо сейчас. На этот раз он направился прямо ко мне.
— А Штойбен! Что-то часто я тебя вижу последнее время.
Он едва достает мне до подбородка и довольно пухлый. Так что синдром коротышки тоже нашим хорошим отношениям не способствует.
Вот еще одна причина, почему у вервольфов и вампов такая фиговая репутация. Всегда мы попадаемся властям, шныряя на месте преступления, и у них сложилось мнение, что мы — из плохих парней.
Я отпил кофе.
— А я тебя так же часто. Правда, забавно, Вимс?