Ночь после выпуска
Шрифт:
Сулимов, подобравшись, сидел, озадаченно помигивал. Аркадий Кириллович решительно ответил за него:
– Любая другая, но только не эта!
– М-да-а… – протянул Сулимов.
И наступило долгое молчание. Со стены улыбчиво сияла календарная
– Пора мне и честь знать… Но еще вопросик, если позволите, на прощание: ту игру, о какой вы мне рассказывали… кончите или как?
– Игру нашу закончил Коля Корякин.
– Охоту отбил, что ли?
– Перед необходимостью поставил – ищите путь друг к другу. А это уже не игра, это серьезное.
Аркадий Кириллович устало смотрел на свои руки, крупные, отдыхающе лежащие на столе.
– Ну и суд же будет… – вздохнул Сулимов. – Свидетели станут брать на себя вину за преступление, защитник окажется в положении обвинителя, а обвинению ничего не останется как только взять на себя роль защиты…
В прихожей раздался короткий, как всхлип, звонок. Тяжелые складки на лице Аркадия Кирилловича тронулись в недоумении, он поднялся, поспешил к двери.
За
Аркадий Кириллович посторонился, молча кивнул – заходи.
Она перешагнула за порог, беспомощно остановилась, бескостная, спеленатая мокрым плащом, с усилием держащаяся на ногах. Губы ее неподатливо пошевелились, но звука не выдавили.
– Раздевайся, Соня, – попросил Аркадий Кириллович.
Лицо ее вдруг свело судорогой, она зажмурилась, привалилась к косяку, выворачивая шею, пытаясь спрятать перекошенное лицо, издала надрывный стон, и плечи под плащом заходили от беззвучных рыданий.
Сулимов, появившийся за спиной Аркадия Кирилловича, должно быть, не узнал сейчас Соню, которую видел мельком в ночь убийства.
– Что случилось? – спросил он.
Соня, с выбившимися из-под вязаной шапочки мокрыми патлатыми волосами, измятая, одичавшая, прикусив губы, зажмурившись, давилась в рыданиях.
– Что?..
Аркадий Кириллович, пряча под насупленным лбом глаза, ответил:
– То же самое – всем нам расплата! Ей, пожалуй, больше, чем нам с вами.