Ночь Седьмой тьмы
Шрифт:
Он отвернулся с гримасой отвращения.
– Как я могу помочь тебе, если ты не говоришь мне правды?
– Я не хочу, чтобы ты помогал мне. Я не просила тебя о помощи.
– Она нужна тебе, черт подери! Посмотри на себя.
Он вдруг встал, с треском поставив бокал на столик, стараясь справиться с внезапно охватившей его злостью, к которой примешивался страх. Бросившись на кухню, он открыл кран и стал пригоршнями бросать воду себе в лицо, потом наполнил стакан. Прошла минута, он услышал, как она вошла и встала позади него.
– Это опасные люди, – сказала она. – Я не хочу, чтобы ты был к этому причастен.
Он повернулся к ней лицом.
– Я уже причастен, – ответил
– Я не хочу, чтобы в этом была замешана полиция.
– У тебя нет выбора. Твой муж убит. Твой друг Филиус отравлен. Кто-то подложил губку, начиненную бритвенными лезвиями, в мою ванную. В мою ванную, в моей квартире. Это незаконное проникновение в дом полицейского. Хочешь ты этого или нет, полиция уже в этом замешана. И, на тот случай, если ты не заметила, я оказался более чем слегка замешанным в твою жизнь сегодня утром. Или, может быть, ты уже забыла об этом.
Она поморщилась.
– Нет, – прошептала она, – я не забыла.
– Хорошо, – кивнул он. – Потому что я тоже не забыл.
На какую-то долю секунду ток нежности пробежал между ними. Потом он вспомнил, что все еще злится.
– Зачем ты поехала к этому Обену? К тому, которого нашли мертвым сегодня днем.
Она села за стол. Если бы ей только дали поспать. Если бы он только оставил ее в покое ненадолго, дал ей время все обдумать.
– Обен... был водунистом, унганом.Я отправилась к нему за помощью.
– Ты сказала, что помощь тебе не нужна.
Она посмотрела в пол.
– Не твоя помощь. Не обычная помощь. Обен понимал. Обен знал, как помочь. Он знал этих люден, был знаком с их методами. Кто-то подготовил expedition de marts [16] против Рика. И еще один против меня. Они заплатили бокоруза pouin chaud.
–Я не понимаю.
– Нет, – "ивнула она. – Ты не понимаешь, не правда ли? Это я и пытаюсь тебе втолковать. Ты – blanc. Ты можешь трахать меня, но ты не можешь оказаться в моей коже, ты не можешь танцевать со мной.
16
Поход смерти (фр.).
Рубен помолчал, прежде чем ответить.
– Анжелина, – начал он. – Мы оба могли бы играть в эту игру. Я бы мог вывалить на тебя груду всяких забористых словечек на идише, от которых у тебя бы голова пошла кругом, мог бы сказать тебе, что ты schvartze [17] сука, и прочесть тебе лекцию о расовой чистоте на еврейский манер. Но я не собираюсь делать этого, потому что я думаю иначе и не верю, чтобы ты тоже так к этому относилась.
– Какого х... ты можешь знать, что я думаю?
17
Черная (идиш).
– О'кей, предположим, я ошибаюсь. Ты очень стильная черная леди, и европейскому подонку вроде меня и на миллион миль к тебе не подъехать. Ну, и что же это тебе дает? Ответ: целую кучу проблем. Потому что я не думаю, что ты сама в состоянии справиться со всем этим, и я не думаю, что тебе есть к кому обратиться за помощью. – Он посмотрел ей прямо в глаза. – А насколько можно судить, помощь тебе нужна, и нужна быстро.
Согласен, есть такая
Она сидела совершенно неподвижно и смотрела на него, видя и одновременно не видя его. Когда она заговорила, ей показалось, что ее голос доносится откуда-то издалека. Если бы она изо всех сил прислушалась, она смогла бы услышать, как белая цапля складывает крылья в полете.
– Двенадцать лет назад, – начала она, – Рик и я были на Гаити. Рик занимался исследованиями на севере острова, он жил в Кап-Аитьене. Его темой была роль водунв революции 1791 года. Он регулярно приезжал в Буа-Кайман, это немного южнее Кап-Аитьена, где проводилась церемония водун, скоторой и началось восстание.
Однажды кто-то сказал ему, что ему стоило бы наведаться в старый дом на плантации неподалеку от Буа-Кайман, это место называлось Маленькой Ривьерой. Большинство французских поместий в тех краях были сожжены во время революции, но Маленькая Ривьера уцелела. Рику сказали, что в доме сохранились документы времен, предшествовавших перевороту.
Мы отправились туда вместе; это был жаркий летний день.
По какой-то причине она, казалось, помнила все о том дне: погоду, что на ней было надето, фигуры, которые их тени рисовали на стенах, стрекот сверчков в коричневых полях. Под платьем у нее тогда ничего не было, и оно прилипало к телу, как влажная тряпка.
– Мы проехали через Плэн-дю-Нор и Галлуа, затем повернули на запад, в горы. Маленькая Ривьера совершенно отрезана от мира. Я думаю, именно поэтому она и пережила восстание. Дорога была ужасной, наш «джип» постоянно грозил съехать в кювет. Мы добрались до места поздно утром. Стены дома обросли красным лишаем. Кожа у меня была липкой от пота, я злилась на Рика за то, что он затащил меня сюда. Но он хотел, чтобы я помогла ему просмотреть бумаги, которые он, возможно, там найдет: мой французский всегда был лучше, чем его.
Анжелина замолчала в нерешительности, словно преследуемая дефектом языка. Кто-то прошел по полу над их головами – шаги мужчины, тяжелые и обстоятельные. Она подумала о красоте падающих с небес иволг, об апельсиновых и грейпфрутовых деревьях, бросавших тени на выжженную траву, об изгороди sablier,окружавшей дом как плотный забор из ножей, с ее беспощадными и острыми шипами.
– Маленькой Ривьере не чем было особенно хвастаться. То, что не сумели сделать Букман и его повстанцы, сделали вместо них время и климат. Изначально поместье принадлежало ветви рода Пэ де Буржоли, французских колонистов из Ла-Рошели. Во время революции оно принадлежало Жан-Клоду Буржоли, который являлся, помимо прочего, местным агентом «Риди и Тюринже», крупнейшего работоргового дома в Нанте. По сведениям современных ему историков, Буржоли удалось избежать бойни и неизвестно каким образом перебраться с Гаити в Америку.