Ночь среди нигилистов
Шрифт:
— Едва ли я должен повторять, — сказал господин Петрохин, — что Густав Берже, агент из Англии, почтил нас в настоящее время своим присутствием. Он конечно молод, Алексей, — продолжал он, обращаясь к моему бледнолицему соседу, — но приобрел уже европейскую известность!
„Ладно, тащи помаленьку“, — подумал я и прибавил вслух: — Если это относится ко мне, то хотя я и являюсь агентом-англичанином, но мое имя вовсе не Берже, а Робинзон — Том Робинзон, к вашим услугам…
Смех прокатился вокруг стола.
—
„Куда он к черту загибает? — подумал я. — Какое мне дело, если он кого-нибудь из слуг рассчитывает? Этот Димидов, кто бы он ни был, по-видимому, содержит частный дом умалишенных“.
— Выньте кляп!
Слова эти подействовали на меня как выстрел, и я выпрямился в кресле. Говорил Петрохин. В первый раз я заметил, что руки дюжего, рослого человека, сидевшего на другом конце стола, были привязаны позади его стула, и что рот его был завязан носовым платком. Куда я попал? У Димидова ли я? Кто были эти люди с их странными речами?
— Выньте кляп, — повторил Петрохин; и платок был снят.
— Теперь, Павел Иванович, — сказал он, — что вы имеете сказать раньше, чем вы пойдете?
— Господа, только не „увольнение“, — взмолился он, — только не увольнение, что хотите, только не это! Я уеду далеко отсюда, мой рот будет замкнут навсегда. Я сделаю все, что потребует общество, но, молю, не „увольняйте“ меня.
— Вы знаете наш закон и знаете ваше преступление, — сказал Алексей спокойным и жестким голосом. — Кто выманил нас из Одессы своим лживым языком и двуличием? Кто отрезал проволоку подкопа, приготовленного для тирана? Это вы сделали, Павел Иванович, и вы должны умереть.
Я откинулся на спинку кресла, я задыхался.
— Уведите его, — сказал Петрохин.
И человек, управлявший дрожками, и двое других силой вытащили его из комнаты.
Я слышал шаги по коридору и дверь, отворившуюся и запертую вновь. Затем послышался звук борьбы, закончившийся тяжелым хрустящим ударом и заглушённым стоном.
— Так погибают все, нарушившие клятву, — сказал торжественно Алексей, и хриплое „аминь“ обошло все общество.
— Только смерть может уволить нас из нашего братства, — сказал другой, сидящий ниже, — но господин Бер… господин Робинзон бледен. Эта сцена оказалась слишком тяжелой для него после длительного путешествия из Англии.
„О, Том, Том, — подумал я, — если ты только выберешься из этой
Теперь для меня было более чем ясно, по странному недоразумению я попал в шайку отъявленных нигилистов, которые по ошибке приняли меня за одного из своих. Я чувствовал после всего того, чему я был свидетелем, что единственным способом спасти жизнь было попробовать играть ту роль, которая выпала мне так неожиданно, пока не представиться случай сбежать. Я приложил поэтому все усилия, чтобы овладеть собой.
— Да, я устал, конечно, — ответил я, — но я чувствую себя теперь сильнее. Простите минутную слабость…
— Ничего не могло быть естественнее, — сказал человек с густой бородой, сидевший направо от меня. — Ну-с, расскажите нам, пожалуйста, как продвигается дело в Англии?
— Замечательно хорошо, — ответил я.
— Согласен ли главный уполномоченный отправить послание сотлевскому отделению?
— Не на бумаге, — ответил я.
— Но он говорил о нем?
— Да, он сказал, что он с чувством живейшего удовлетворения наблюдал за его развитием, — сказал я.
— Это приятно… Это приятно… — пробежал шепот вокруг стола.
У меня кружилась голова, и я чувствовал себя больным, размышляя о безвыходности своего положения. В любое мгновение мне могли задать вопрос, который показал бы, что я такое на самом деле. Я поднялся и выпил рюмку наливки, которая стояла на столе сбоку. Живительная влага охватила мой мозг, и, садясь вновь, я чувствовал себя достаточно беспечно, чтоб наполовину быть готовым забавляться своим положением и склонным даже поиграть с моими мучителями. Впрочем, сознание мое было вполне ясно.
— Бывали ли в Бирмингеме? — спросил бородач.
— Много раз, — ответил я.
— Тогда вы, конечно, видели частную мастерскую и арсенал?
— Я бывал в них не раз.
— Я надеюсь, что полиция до сих пор ничего не подозревает? — продолжал он свой допрос.
— Совершенно, — ответил я.
— Не объясните ли вы нам, как удается держать в секрете такое большое дело?
Тут была закавыка. Но моя природная сметка и наливка, по-видимому, пришли мне на помощь.
— Такого рода сведения, — ответил я, — я не чувствую себя вправе открывать даже здесь. Скрывая их, я действую согласно указаниям главного уполномоченного.
— Вы правы, вы совершенно правы, — сказал мой первый друг, Петрохин. — Вы, конечно, хотите дать сперва отчет центральному комитету в Москве раньше, чем входить в такие подробности.
— Именно так, — ответил я, счастливый, что выбрался из затруднения.
— Мы слышали, — сказал Алексей, — что вас посылали осмотреть „Ливадию“. Можете ли вы рассказать что-нибудь об этом?