Ночь Святого Распятия
Шрифт:
Я энергично намыливался, когда до меня вдруг дошло то, что смутно мелькнуло в подсознании вчера, точнее, уже сегодня на рассвете: когда я читал записку Эстебана, парня не было в комнате! Хуан разговаривал с соседом, заглянувшим попросить аспирина для больной жены. А когда парень вернулся, речь шла о месте встречи, но о часе никто не упомянул… Так откуда же он мог об этом узнать, если Алонсо и Чарли ушли вместе со мной? Правда колола глаза, но я, безумный, все еще малодушно пытался от нее увернуться. Увы! Как ни крути, вывод напрашивался сам собой: лишь Мария могла предупредить брата. Проклятая!.. Неужто она до такой степени околдовала меня, изображая саму чистоту и святость! Не мудрено, что Чарли и Алонсо гораздо раньше меня все поняли, — их-то не ослепила любовь! Надо полагать, сейчас они устроили Марии дель Дульсе Номбре небольшой grilling [75] … Тем лучше! Меня буквально трясло от ярости, и все же я не мог унять слез, обжигавших веки. Теперь
75
Здесь: допрос с пристрастием (англ.)
Бреясь, я благословлял изобретателя электробритвы, поскольку рука у меня так дрожала, что обычным лезвием я бы изукрасил себе физиономию почище какого-нибудь студента старого Гейдельберга. Наконец я положил бритву и, вцепившись в край раковины, долго смотрел на несчастного кретина, угодившего в примитивную ловушку, как какой-нибудь молокосос, а потом принялся честить себя на все корки:
— Ну что, Пепе? Или ты забыл все, что тебе пришлось пережить? О нищете в Севилье? О нищете в Париже? А как ты подыхал с голоду в Нью-Йорке? И о родителях своих, может, тоже запамятовал? Работая как черт, отказывая себе во всем, ты добился положения, о котором даже не смел мечтать, и еще недоволен? Ах, сеньору Моралесу, помимо всего прочего, захотелось большой любви? Так тебе было мало истории с Рут? Стоило дожить до твоих лет, благополучно ускользнув от всех ударов, неизбежных при твоей работе, чтобы потом хныкать только из-за того, что какая-то маленькая лгунья ломала комедию? Живо кончай со всей этой историей, Пепе! Сверни шею Лажолету, отправь всю эту прогнившую свору за решетку и возвращайся в Вашингтон, к друзьям! Испания теперь не для тебя, ясно? Никогда не стоит даже пытаться вернуться в прошлое. Договорились?
Да, я готов действовать, но… Это проще сказать, чем сделать. Однако ничего не попишешь, надо постараться… Шел восьмой час, и в Севилье начиналась вторая лихорадочная ночь праздника веры. Временами до меня доносились отзвуки музыки — это процессии разных братств шли к собору через площадь Франсиско и Сьерпес. Я хотел разыскать Алонсо и Чарли и выяснить, удалось ли им чего-нибудь добиться от Альгинов — брата и сестры. Надевая пиджак, я обратил внимание, что одна пуговица слегка разболталась, и машинально подергал ее, проверяя, не оторвется ли по дороге. И вдруг меня осенило! В скрюченных пальцах мертвого Эстебана нашли пуговицу, которую он, по-видимому, оторвал от пиджака убийцы… и там оставался крошечный кусочек ткани… Где я уже видел подобную материю? Я чувствовал, что вот-вот вспомню… закрыл глаза, расслабился… и стал вспоминать всех, кого встречал в Севилье… Хоп! Вот оно! Ну, конечно, Альфонсо Персель! Как бы я мог забыть его умопомрачительный зеленый костюм? Но тогда, значит, Хуан — не убийца? А что, если Мария не ошибалась, так слепо веря в невиновность брата? Меня охватила бесконечная радость. Хуан невиновен! Мария невиновна! И все мои подозрения не стоят ломаного гроша. Но это было бы слишком прекрасно. Да и неожиданно… Надо продвигаться постепенно, разложить все по полочкам… И тут-то я опять вспомнил о ноже. Именно этим оружием убили Эстебана, а меж тем брат Марии, по его собственному признанию, почти не общался с Перселем… Так не разумнее ли, не логичнее ли предположить, что, как только мы ушли, Мария отправила Хуана предупредить хозяина об опасности, которую представляет для их организации Эстебан? Возможно, Хуан сопровождал дона Альфонсо в «Карабела дель Кристо», и вдвоем им не составило труда справиться с Маролате. Пока дон Альфонсо разговаривал с парнем, Хуан ударил его сзади, а падая, Эстебан инстинктивно ухватился за Перселя… Да, это все объясняло… И я снова пал духом. Но такова жизнь, и не в человеческих силах ее изменить. Во всяком случае, у меня появилась хоть какая-то ниточка. Арбетнот не ошибся: донья Хосефа и ее муж точно связаны с Лажолетом. А к Марии они недаром относятся как к родной дочке, еще бы! Это же верная и преданная сообщница! Ну да ладно, Марией я решил заняться потом. А пока мне предстояла более срочная работа. Может, сходить к Фернандесу и назвать ему имя убийцы Эстебана? Но даже если удастся разыскать зеленый костюм дона Альфонсо (а я в этом сильно сомневался), что это нам даст? Лучше на время оставить Перселя на свободе и выяснить, какую роль он играет в банде Лажолета. Я решил, что неплохо бы навестить Перселей и усыпить их подозрения (возможно, разбуженные Марией), изобразив обалдевшего от любви воздыхателя. Таким образом я изрядно облегчу себе
Мне не удалось перейти через площадь Сан-Франсиско: все пространство занимала процессия братства Санта-Мария. Насаренос этого прихода всегда облачены в черное с ног до головы, и их суровые обычаи не допускают никакой музыки. Поняв, что ждать пришлось бы слишком долго, я свернул на Тетуан и двинулся в сторону Сьерпес. Однако и центральную улицу города перегородила процессия. На сей раз мне помешало братство «Хесус анте Кайафас» [76] и сопровождавшие его музыканты Красного Креста. Пришлось вернуться обратно и по улице Веласкеса выйти на Кампану в тот момент, когда процессия «Хесус де лас Пенас» [77] покинула ее, повернув к Сьерпес. Теперь я мог спокойно добраться до Куны, где стоит «Агнец Спасителя».
76
«Иисус перед Кайафой».
77
«Страдающий Иисус».
При виде меня донья Хосефа слегка удивилась, и, по-моему, на лице ее мелькнула тень беспокойства. Хотя, возможно, мне это только показалось. Во всяком случае, если сеньора Персель и испытывала определенную тревогу, это ни в коей мере не сказалось на оказанном мне приеме.
— Дон Хосе? Вот приятный сюрприз!
Беззаботно болтая, она впустила меня в дом.
— Так вы не пошли смотреть на наши процессии?
— Честно говоря, сеньора, я уже немного устал от них…
— Прошу вас, садитесь, а я сейчас позову мужа…
Донья Хосефа оставила меня в одиночестве и ушла искать супруга. Возможно, я просто выдавал желаемое за действительное, но у меня сложилось явственное впечатление, что отсутствовала она слишком долго. И я с легкостью представил, как супруги договариваются, вырабатывая общую линию поведения, и раздумывают, что меня сюда привело. Дон Альфонсо вел себя более чем любезно, рассыпался в извинениях, объяснив, что как раз был на складе, по другую сторону дворика, а потому не сразу прибежал со мной поздороваться, но я ведь не могу не понять, что, отправляя товар, коммерсант обязан приглядеть за порядком. Склад? Ого! Вот уж куда мне просто необходимо заглянуть! И как можно скорее!
Меж тем хозяева дома явно ждали, чтобы я объяснил причины неожиданного вторжения, и, налив в бокалы мускателя, донья Хосефа выразительно поглядела на меня, словно приглашая к разговору. Их нетерпение так меня забавляло, что я не отказал себе в удовольствии помариновать их еще немного. Воображение рисовало довольно забавную картинку: я не без злорадства представлял, как изменилось бы приторно-сладкое выражение физиономий Перселей, признайся я честно, что пришел уличить дона Альфонсо в убийстве. Но, увы, пока я никак не мог позволить себе такой роскоши!
— Я осмелился побеспокоить вас…
Оба тут же стали возражать, что я им ничуть не помешал, а напротив, они в любое время почтут за честь принять в своем доме парижанина. Ах так? Значит, им тоже вздумалось поиграть? Отлично! Партия обещает получиться очень интересной!
— …во-первых, чтобы поблагодарить за тогдашний чудесный обед, а во-вторых, поговорить о Марии.
По чуть заметному напряжению я почувствовал, что меня слушают весьма внимательно.
— Я безумно люблю Марию Альгин и хотел бы на ней жениться.
— Но, мне казалось, это вопрос решенный, дон Хосе?
— И да и нет, донья Хосефа, до сих пор мне никак не удается получить окончательный ответ.
Сеньора Персель жеманно хихикнула.
— Обычное девичье кокетство, дон Хосе!
И, повернувшись к мужу, толстуха добавила:
— Все мы одинаковы… Спросите-ка лучше дона Альфонсо!
— Истинная правда, дон Хосе! Вот эта особа, между прочим, пудрила мне мозги целых два года!
Оба от души расхохотались. Наверняка Персели испытывали огромное облегчение от того, что этот кретин легавый явился к ним лишь поделиться любовными огорчениями. А я, совсем войдя в роль, стал расписывать, что не смогу жить без Марии, что готов на все, лишь бы она стала моей женой, и даже переберусь обратно в Севилью, если она будет настаивать, а я смогу найти тут приличную работу. Последние слова их, по-видимому, заинтересовали, ибо донья Хосефа тут же вкрадчиво осведомилась:
— Правда, дон Хосе? Вы бы все бросили ради Марии? И отказались бы от своего… нынешнего положения?
— С радостью!
— Что ж, нашей Марии крупно повезло! Нечасто встретишь такую любовь, и, уж положитесь на меня, я сумею урезонить маленькую кокетку! Я хочу, чтобы она дала твердое обещание до вашего отъезда во Францию, а помолвку мы отпразднуем здесь, у нас!
Я, естественно, с огромным воодушевлением поблагодарил, уверяя, что никогда не забуду их доброты и что теперь в долгу до конца дней своих. Короче говоря, обе стороны продемонстрировали чистейшей воды лицемерие. Увидев, как мы прощаемся, посторонний наблюдатель мог бы счесть нас закадычными друзьями, ибо донья Хосефа непременно пожелала меня расцеловать, а дон Альфонсо проводил аж на улицу и напоследок доверительно шепнул: