Ночь Томаса
Шрифт:
Каньон Гекаты — из оврагов, но пошире некоторых и глубокий, по дну течет ручей. По берегу ручья (в сезон дождей он превращается в бурный поток) чего только не растет: зонтичные пихты, финиковые пальмы, акации, кипарисы, все с шишковатыми, искривленными стволами, что обусловлено как экстремальными условиями, в которых приходится расти, так и токсичными отходами, которые незаконно сбрасываются в каньон.
Склоны оврага крутые, но спуститься по ним при необходимости можно. Лианы и колючие кусты сдерживают и эрозию, и туристов.
В 1950-е
Полиция поймала его (Арлиса Клирболда, учителя рисования средней школы), когда он избавлялся от восьмой жертвы. Светлые, вьющиеся волосы, смазливое лицо, губы, всегда готовые изогнуться в улыбке, сильные руки, длинные пальцы…
Из семи первых жертв две так и не обнаружили. Клирболд не пожелал сотрудничать со следствием, а собаки могил не нашли.
И когда мы с Аннамарией шагали по зеленой зоне, я больше всего опасался встречи с призраками жертв Клирболда. Справедливость восторжествовала — его казнили в Сан-Квентине. [24] Поэтому, скорее всего, они покинули этот мир. Но призраки двух женщин, тела которых не нашли, могли остаться, дожидаясь, пока их останки обнаружат и перенесут на кладбище.
С защитой Аннамарии и необходимостью нарушить планы желтоглазого дел мне хватало. Не мог я отвлекаться на помощь меланхоличным призракам убитых девушек, которые захотели бы отвести меня к своим могилам.
24
Сан-Квентин — государственная тюрьма, старейшая в штате Калифорния, открыта в 1852 г. Ранее приговоренных к смерти казнили в газовых камерах, теперь используются инъекции.
Опасаясь, что даже мысль об этих несчастных жертвах насильника привлечет ко мне их души, я попытался выудить из Аннамарии дополнительную информацию, пока мы осторожно продвигались сквозь непроницаемый туман.
— Ты всегда здесь жила? — шепотом спросил я.
— Нет.
— Так откуда ты?
— Издалека.
— Издалека, в смысле, из Оклахомы? Или из Алабамы? Может, из Мэна?
— Из куда более далекого места. Если я его назову, ты не поверишь.
— Я поверю, — заверил я ее. — Я уже поверил всему, что ты мне сказала, сам не знаю почему, хотя многого не понимаю.
— Тогда почему ты с такой готовностью мне веришь?
— Не знаю.
— Но ты знаешь.
— Знаю?
— Да. Знаешь.
— Хоть намекни. Почему я с такой готовностью тебе поверил?
— Почему кто-либо чему-либо верит? — спросила она.
— Это философский вопрос… или загадка-головоломка?
— Одна причина — доказательства, полученные опытным путем.
— Ты хочешь сказать… как я верю в гравитацию, потому что камень, подброшенный вверх,
— Да. Именно об этом я и говорю.
— Ты не слишком щедра с доказательствами, полученными опытным путем, — напомнил я ей. — Я даже не знаю, откуда ты. Или твою фамилию.
— Ты знаешь мое имя.
— Имя — да. Но не фамилию.
— У меня ее нет.
— Фамилия есть у всех.
— У меня ее никогда не было.
Ночь выдалась холодной; дыхание паром клубилось у рта. И Аннамария казалась очень уж загадочной: я бы, пожалуй, поверил, что именно мы надышали весь этот океан тумана, поглотивший окружающий нас мир, что она спустилась с Олимпа и в ее власти сдуть туман, а потом из него же построить новый мир, по ее разумению.
— Без фамилии ты не могла ходить в школу.
— Я никогда не ходила в школу.
— Ты училась дома?
Она промолчала.
— А как без фамилии ты получаешь социальное пособие?
— Я не получаю пособия.
— Но ты же сказала, что не работаешь.
— Совершенно верно.
— Тогда… люди просто дают тебе деньги, когда ты в них нуждаешься?
— Да.
— Однако. Это еще более спокойная жизнь, чем у продавца автомобильных покрышек или обуви.
— Я никого никогда ни о чем не просила… пока не спросила тебя, умрешь ли ты ради меня.
В этом исчезнувшем мире, должно быть, осталась церковь Святого Иосифа, потому что вдали знакомый колокол отбил полчаса, что показалось мне странным по двум причинам. Во-первых, светящийся циферблат моих наручных часов показывал 19:22 и я знал, что они идут правильно. Во-вторых, с восьми утра и до восьми вечера колокол отбивал час одним ударом, а полчаса — двумя. На этот раз он прозвонил трижды, строгим, вибрирующим голосом, донесшимся из тумана.
— Сколько тебе лет, Аннамария?
— В каком-то смысле восемнадцать.
— Ты прожила восемнадцать лет, никого ни о чем не прося… знаешь, ты словно сдерживалась, чтобы обратиться ко мне с действительно большой просьбой.
— Я почувствовала, что ты мне не откажешь.
В ее голосе слышались нотки веселья, но веселилась она не потому, что так ловко провела меня. Вновь я почувствовал, что она говорит максимально откровенно.
В раздражении я предпринял новую попытку получить интересующие меня сведения.
— Без фамилии ты не сможешь получить медицинскую помощь.
— Мне не нужна медицинская помощь.
Я указал на ее живот:
— Через пару месяцев она тебе точно понадобится.
— Всё в свое время.
— Знаешь, это неправильно, вынашивать ребенка без регулярного обращения к врачу.
Она одарила меня улыбкой.
— Ты очень милый молодой человек.
— Странно слышать, когда ты называешь меня молодым человеком. Я старше тебя.
— Тем не менее ты — молодой человек, и очень милый. Куда мы идем?
— Это точно вопрос на засыпку.