Ночь триффидов
Шрифт:
Дальше я не слышал, так как в моих наушниках раздался голос диспетчера:
— Снижайтесь до высоты пятнадцать тысяч футов и выдерживайте скорость четыреста узлов, следуйте курсом...
Дослушать мне не удалось — снова возникли помехи, на сей раз они были настолько сильными, что больше всего напоминали рев разбивающихся о скалы штормовых валов.
Я терпеливо ждал возобновления связи. Гул урагана сменился негромким шипением.
— ...отсюда следует, — продолжал Сеймур, — что ни вода, ни частицы льда не могли стать столь плотной
— Диспетчер! — прокричал я. — Мы вас не слышим! Прием!
Шипение атмосферных разрядов и никакого ответа.
— Центр! Вы меня слышите? Прием!
— Масса частиц в стратосфере должна достигать феноменальных масштабов. Можно допустить, что...
— Сеймур, — резко оборвал я.
— Да?
— У нас возникли осложнения.
— Какие осложнения? — переспросил он таким отрешенным тоном, словно все еще пребывал в научном трансе.
— Я потерял связь с диспетчерской службой.
— Это серьезно?
— Да. Очень.
— Попробуйте еще раз.
— Пробовал. Не отвечают.
Я усилил тягу, и острый нос истребителя снова устремился вверх. Альтиметр показывал набор высоты.
— Мы, кажется, поднимаемся, — сказал Сеймур. — Но ведь нам надо садиться. Разве нет?
— Именно. Только желательно на "посадочную полосу, а не на чью-нибудь капустную грядку.
— Вы что, правда хотите сказать, что мы не сможем приземлиться, если вам не удастся восстановить связь?
— Да, что-то вроде, — выдавил я сквозь зубы. — Будем кружить до тех пор, пока они не справятся с техническими проблемами. Надеюсь, им это удастся.
Мы кружили десять минут...
Двенадцать минут...
Пятнадцать, шестнадцать...
Указатель уровня топлива медленно, но неуклонно приближался к красной зоне.
Радио молчало.
За колпаком кабины царила тьма. Я не видел даже ужасающего красного неба — оно осталось выше, сейчас мы летели сквозь облака. Истребитель напоминал угря, пробирающегося по илистому дну мутной реки.
По прошествии нескольких минут я сказал Сеймуру:
— Если мы еще задержимся, придется выбираться из кабины и идти пешком.
— Что? Простите, кажется, я вас не совсем понял.
— Не берите в голову. Обычная пилотская шутка.
Я передвинул ручку от себя, и машина пошла вниз. Я хотел рассказать Сеймуру, как работает катапульта, но решил пока воздержаться. Сеймур ничего не понимал ни в катапультах, ни в парашютах. Гуманнее было бы его пристрелить.
В отсутствие связи приходилось полностью полагаться на зрение. Я надеялся заметить огни посадочной полосы прежде, чем мы врежемся в землю. Перед вылетом в свете стартовых ракет я сумел оценить высоту облачности. По моей прикидке, расстояние между землей и нижней кромкой облаков было не менее тысячи футов.
Если опускать это корыто достаточно аккуратно, можно выйти из облаков, не опасаясь столкновения с холмом или деревом. На альтиметр на такой высоте полагаться нельзя — это не слишком точный прибор, но «Джавелин» снабжен мощными посадочными прожекторами. Даже с высоты тысячи футов удастся определить, над какой субстанцией мы летим — земной твердью или морской жижей.
Я осторожно снижал машину до высоты в тысячу футов.
Топлива оставалось максимум на семь минут полета.
В подобных обстоятельствах мягкой посадки ожидать невозможно.
Набирая высоту в облаках, я вел машину широкими кругами. Где-то в центре этих кругов далеко внизу находился остров Уайт. Если я на высоте тысячи футов по радиусу, размышлял я, то увижу посадочные огни аэродрома. А если аэродром окажется в стороне, то уж свет поселков и деревень замечу обязательно.
Однако погода оказалась еще более гнусной, чем я предполагал.
Капли дождя били по колпаку кабины пулеметными очередями, а прожектора самолета выхватывали из тьмы лишь закручивающиеся на ветру и разбивающиеся в мелкие брызги дождевые струи.
Похоже, у меня оставался весьма ограниченный выбор дальнейших действий.
Во-первых, я мог продолжать лететь в струях дождя и в порывах ветра, сотрясающих машину.
Во-вторых, я мог лететь в абсолютной тьме облаков.
И наконец, в-третьих, можно плюнуть на дождь, облака и темноту и подняться ввысь, к красным небесам. (Я употребил слово «небеса» лишь потому, что оно характеризует пространство, находящееся над нашей головой. В данном случае это пространство по цвету больше походило на преисподнюю. И преисподнюю очень холодную.)
Но даже и это ограниченное число вариантов быстро сходило на нет. Со стрелкой указателя топлива почти на нуле и отсутствием связи с землей мне оставалось только лететь у нижней кромки облаков. Секунд тридцать я летел со скоростью трехсот узлов, и самолет стал похож на листок, попавший в порыв ветра. Нас трясло так, что казалось, машина вот-вот развалится. Струи дождя поблескивали в свете прожекторов, потоки воды зловеще завывали, срываясь с плоскостей.
Сердце готово было вырваться из груди, под высотным костюмом по телу текли потоки пота, и это было особенно неприятно.
С мыслями о первом или втором варианте полета пришлось расстаться. Надо было искать место для посадки, а земли я по-прежнему не видел. На этой высоте (альтиметр, как и следовало ожидать, показывал ноль футов) я без труда мог похоронить нас вместе с истребителем на склоне одного из тех пологих холмов, которыми так славится остров Уайт.
— Дэвид... Дэвид, вы еще не увидели посадочной полосы?
— Пока нет.
По правде говоря, я вообще ничего не видел.
Чуть уменьшив тягу, я снизил скорость до двухсот пятидесяти. Машину затрясло сильнее, нос наклонился вниз, и мы еще на несколько десятков футов приблизились к земной тверди.