Ночь ястреба
Шрифт:
— Мы провели не один десяток тестов, товарищ Озеров, — с вызовом ответил Фурсенко, — и получили информацию, что поперечный сектор засечки существенно снижается при сложенном вертикальном оперении.
— Вы говорите сейчас о компьютерной модели, которая просто фиксирует на экране показатели поперечного сектора относительно исследуемого квадрата контрольной поверхности, — спокойно возразил Люгер. — В зале воцарилось молчание; каждый стремился глубже вникнуть в смысл сказанного. — К сожалению, ваш компьютер не принимает в расчет все факторы отражения радиочастотной энергии, в частности, с крыльев и корпуса, и характер волновой картины, образуемой
Фурсенко выпучил глаза.
— Не совсем понимаю вас, коллега, не могли бы вы пояснить...
Люгер усмехнулся.
— Вы вообще хорошо изучили характеристики машин типа «Стеллс»?
Фурсенко утомленно вздохнул, стал искать глазами своих помощников, которые могли бы на память выдать квалифицированную справку, тут его взгляд непроизвольно остановился на мужчине, сидевшем в темном углу, в самом конце зала, в удалении от остальных. Тот перехватил беспомощный взгляд Фурсенко, казалось, его губы тронула легкая насмешливая улыбка, он сделал еле заметный знак — это легкое движение можно было понять только одним образом: ну что же вы, отвечайте ему, доктор технических наук.
Но, прежде чем Фурсенко смог что-либо ответить, его оппонент продолжил:
— Так вот, качество самолета-"невидимки" не является просто фактором формы или структурного состава материалов, из которых он изготовлен. Нельзя за счет применения композитов решать все проблемы, не получится. Так или иначе будут иметь место радарные отражения той начинки, что скрывается под кожухом. Более того, даже если машину целиком сделать из пластика, например, это не значит, что в итоге получим «невидимку». В общем, я подвожу к следующему: проект явно недоработан. Конечно, я сам не присутствовал при проведении компьютерных тестов со стабилизаторами, но, уже судя по световым отражениям, перед нами, увы, не бомбардировщик-"невидимка" в прямом смысле слова. Прежде всего необходимо тщательно проверить, какое излучение идет от любых выступов, изгибов, записать точное направление и амплитуду, сделать так, чтобы они ни в коем случае не пересекались с выступами остальной поверхности самолета... Короче, если удастся убрать излучение на выступах, тогда вы победили, создали истинно «невидимую» конструкцию. Любые выступы — реальная опасность, и, если ее игнорировать, это сведет на нет другие, сами по себе вполне приличные показатели. Надеюсь, что все ясно.
— Разумеется, доктор Озеров. Спасибо, что прочли нам маленькую лекцию, дальше мы уж как-нибудь сами разберемся...
— Итак, проведите следующую серию тестов, но на этот раз следите, как ведут себя вертикальные стабилизаторы в различном положении, под разным углом, потом сравните показания с данными исследования поверхности крыла, смотрите, чтобы не было пересечения изгибов...
— Спасибо, доктор Озеров.
— Это может занять время, но оно того стоит. — Люгер совершенно увлекся, он говорил скороговоркой, от волнения иногда глотал окончания слов. — Вообще, если хотите знать мое мнение, я убрал бы эти вертикальные стабилизаторы, обошелся без них, вместо этого можно было бы увеличить...
— Еще раз вынужден поблагодарить вас, доктор! — с нажимом в голосе пропыхтел Фурсенко. Казалось, он окончательно теряет терпение.
Люгер сделал паузу, почесал щеку, затем медленно опустил руку на колено, пальцы нервно затарабанили чечетку. Он медленно оглядывал сидевших рядом коллег, весь его пыл куда-то улетучился.
— Хотел еще что-то подчеркнуть... Вот память, совсем плохая стала. — Люгер сердился, что не может вспомнить, и от этого еще больше терялся и нервничал. — Нет, не могу. Знаю: что-то не так, я обязательно должен... Но не получается...
Фурсенко посмотрел вглубь комнаты, где сидел мужчина, однако тот уже покинул свое место и направлялся к Люгеру.
Дэвид почувствовал легкое прикосновение к плечу.
— Эй, Озеров, вам дурно? — Слова, произнесенные почти шепотом, заставили его встрепенуться, мутноватый взор снова на секунду стал ясным. — Озеров, вам нездоровится, не так ли?
— Думаю, нам пора идти, Иван, давай помогу, — мягко сказал стоявший сзади Виктор Габович — человек, известный Люгеру под именем Петр Камински. — Это было очень хорошее выступление.
— Да? А чего на меня все как-то странно смотрят, глаза вылупили, словно я зверь диковинный? — Он разгневанно поглядел на одного из своих соседей и затем почему-то неожиданно перешел на английский: — А, вспомнил, у вас проблемы. Так вот, насчет этих чертовых стабилизаторов: выбросьте их вон...
— Иван, говори по-русски, пожалуйста, зачем мудрить, — быстро вмешался Габович. — Тем более здесь все свои, чай не на конференции, не будем напрягаться.
— Меня уже напрягли — чего они уставились? — Люгер разговаривал неестественно громко, неуклюже жестикулировал руками. — Или я опять в чем-то виноват? В том, что не могу спать ночью, например? В том, что первая пробная модель разбилась? А теперь вот ослы не могут понять английского!.. — Дэвид почти кричал, на губах блестела слюна. — Мне надоело быть кругом виноватым. К черту, Камински! Почему все ко мне придираются?
Но в этот момент Габович уже поспешно выводил его в коридор.
— Нет, обожди минутку, я им еще не все высказал, вот сейчас вернусь и тогда...
Короткий резкий удар в область солнечного сплетения не дал ему закончить предложение, полностью сбил дыхание. Глотая воздух, будто рыба, Люгер схватился за живот, медленно упал на колени, захрипел. Заместитель Габовича Вадим Терехов разминал руку, пару секунд тер костяшки пальцев после удара, потом чуть приподнял Дэвида за волосы:
— Завязывай скулить, Люгер!
— Прекрати, идиот, могут услышать, его фамилия — Озеров. — Габович помог Дэвиду встать на ноги. Тот тяжело дышал, от боли кривилось лицо.
— Иван Сергеевич, вам вредно так волноваться, поймите, — зашептал ему в ухо генерал. — Да и не приводит это ни к чему хорошему, только расстраивает и вас, и окружающих по пустякам.
— Какого лешего вы это сделали? Зачем? — отдышавшись, спросил Люгер.
Габович выразил притворное удивление.
— А что особенного? Не принимай близко к сердцу, полковник Терехов хотел только остудить тебя. Ты чересчур возбудился.
— Никто меня не слушает, абсолютно никто. Я не знаю ни одного из этих людей, сплошные незнакомые рожи... Я не знаю ничего, иногда даже сомневаюсь, кто я такой.
Понятно, думал Габович, выходит, это случилось опять, рецидив.
Программа, по которой так долго и успешно «вели» американца, начала давать сбои. Сейчас могут пойти в корзину годы упорного труда. Третий срыв за две недели пахнет фиаско. Неужели нервы не выдерживают и он медленно выходит из-под контроля, с каждым днем требуется все больше таблеток, чтобы привести его в чувство.