Ночь земляники

Любое использование текста, оформления книги – полностью или частично – возможно исключительно с письменного разрешения Автора. Нарушения преследуются в соответствии с законодательством и международными договорами. For information address: Copyright Office, the US Library of Congress.

TXu 1-647-222

TXu 1-870-830

TXu 2-100-174

the US Library of Congress

1124

Время

День клонился к своему закату.

– Щепоть зеркального блеска на стакан ночи

1

Однажды в далеком-предалеком звездном скоплении жил Паучок. Паучок был из числа тихих охотников и негромких эндемиков, он знал во всем меру, редко медлил и никогда не спешил, не умничал, ни на чем не настаивал и не торопил события – он охотился, когда приходил вечер, и тихо смотрел, когда поднималось новое утро. Днем весело светило ему солнце и ночью ярко сияли звезды, и все, что он видел где-то там впереди, было не хуже того, что шло за ним дальше, а все, что он хотел от своего будущего, это чтобы оно у него было. И так шел день за днем и проходила ночь за ночью.

При всех его несомненных достоинствах у Паучка был ряд преимуществ, о которых он любил говорить особо: это были его скромность, его тонкость, его ум, врожденное умение подмечать суть вещей и явлений, его такт и умение слушать собеседника, которому жить осталось недолго. Обладая редкими и полезными в повседневной жизни качествами, он с успехом стремился их преумножить, в связи с чем жизнь в лесу почти остановилась.

И был у него только один недостаток: он не любил паутину. Он не то чтобы испытывал к ней какую-то патологическую неприязнь, но она казалась ему излишним дополнением бытия, в котором и без того хватало осложнений. Впрочем, это не мешало ему пользоваться ею, уходя на большую охоту. Поэтому во время охоты на пауков (а охотился он только и исключительно на них одних, по причине чего половину леса украшали потемневшие от времени объявления с его длинным послужным списком и приглашениями «убить на месте») он умело обращался с ней, трогая нужные нити и оставляя пустые, подбирая наиболее приемлемое в каждом случае решение, извлекая нужный объект на свет и терпеливо ожидая, когда подойдет время для последнего, короткого, единственно верного броска. Нужно было сказать, что врожденное нечеловеческое терпение также относилось к числу лучших его добродетелей. Ждать он умел.

«Что общего может быть между лесным паучком и теорией информации?» До сих пор нигде не было внятных объяснений, чт?. Была у него еще одна отличительная особенность, выделявшая среди остальных видов, которые предпочитали не столько подводить итоги, сколько нападать: охотился он не ночью, как все нормальные охотники, а в любое время, когда захочется, держа в постоянном напряжении весь биоценоз. В связи с этим его методика достижения поставленных перед собой целей носила характер вынужденных эволюционных доработок. На этом стоит остновиться подробнее.

Весь его теоретический инструментарий сводился к одному простому принципу, привитому ему средой и упомянутым выше эволюционным развитием: решение всегда лежит где-то рядом.

Он с приятным удивлением открыл для себя, что то, каким тебя воспринимает среда, прямо отражается на твоей тарелке. При известной доле терпения можно было прикинуться не то что несчастной мошкой, утерявшей все жизненные ориентиры, до ушей завязшей в паутине неприятностей, но даже и самим собой.

Последнее оказалось в эволюционном отношении приобретением настолько эффективным, что в Лесу начались панические крики, кричали главным образом о глобальном потеплении и положении биоценозов в целом, но его никто не мог ввести в заблуждение. Впрочем, он не возражал. В известном смысле, положение биоценозов было еще хуже, говоря о практике систематического поедания одних другими. Ситуация заслуживала самого пристального изучения. Звали паучка Portia labiata.

Порция не то чтобы враждебно относился к тому, чего не любил, но он предпочитал трезвый взгляд на неприятные вещи. При всех своих добродетелях он без большого сочувствия смотрел на окружающий мир и знал, что на одном сочувствии крепкий здоровый отдых не построишь. А вот отдыхать он любил. Это то, ради чего стоило жить. Пожалуй, ничто не любил он глубже и искреннее, чем ходить по своей земляничной полянке босиком и крепкий здоровый сон в тишине и покое на фоне нового утра. Сам он, понятно, никогда паутин не строил, он даже не знал, умел ли он их делать, ему было вполне достаточно того, что их строили другие. Поскольку их всегда делал кто-то, а они не вырастали сами собой, как лес или, скажем, земляника, они неизбежно несли на себе всю информацию о том, кто их делал. Но поскольку согласно теории информации нет такого квантового связанного состояния, которое бы не включало в себя минимум два квантовых объекта, ему не было необходимости приближаться, чтобы передать связанное состояние аккуратно выбранным им объектам на сколь угодно большие расстояния: согласно той же теории информации состояние сцепленности квантовых объектов не зависела от расстояния. Последнее обстоятельство решало всё.

Дело в том, что в силу закона наведенности состояний один объект сцепленной системы всегда хранил информацию о всех других – независимо от его желаний и дистанций. Квантовая теория информации имела ту привлекательную особенность, что никто нигде не понимал ее до конца. Этим нужно было воспользоваться. Таким образом, стоя на самом краю ископаемого состояния с ладонью, козырьком приложенной к бровям, он каждый раз с теплым чувством отмечал ее, теории, справедливость. Она не оставляла равнодушным. Но по причине того, что пауки занимались всем чем угодно, но только не квантовой теорией информации, их численность в Лесу медленно, но неуклонно сокращалась.

Пока до всех дошло, в чем дело, одна незаметная, не имеющая ни запаха, ни вкуса, ни цвета точка, известная в развитии биоценозов как предел перелома, была пройдена. Никто не мог внятно сказать, что он с ней сделал, а тех, кто мог что-то сказать, почему-то нигде не могли найти, только ходили слухи, будто из черепов своих жертв он делал сувениры и праздничные кубки – пить из них томатный сок. Мнения ходили самые разные. Но от квантовой теории бросало в дрожь уже всех. Говорили даже, что будто бы имели место некие Большой и Малый списки – пресловутый «Список Порции», – согласно которым наиболее последовательные в своих начинаниях оппоненты по истечении своего времени тихо и незаметно уходили в небытие и будто бы структура тех списков в точности повторяла структуру информационной паутины: последовательность исходного шага предопределяла последующие. Никто не знал, что это значит, однако тревожными предчувствиями теперь жили все.

В конце концов это так допекло всех, что было решено принять самые жесткие меры. Чтобы расставить все по местам. Ночью и днем, сменяясь по очереди и ненадолго уходя на обед, трясли и дергали они многострадальную паутину, подбирая к затруднению нужный подход. Они призывно пахли дружелюбием, непредвзятым вниманием, благополучием и чистотой помыслов; они обессилено вскидывали к глазам конечности, падали навзничь, прикидывались мошками, мушками, жирными мясистыми окороками и еще бог знает чем, не зная, в какую еще позу встать, писая бензином, стремясь подобрать нужные нити, найти уязвимую пяту и поклявшись не уходить спать, пока не восстановят равенство и справедливость. Они восстанавливали их с таким энтузиазмом и с таким желанием, что их услышал даже Паучок.

Конец ознакомительного фрагмента.