Ночи безумные. Русская любовная лирика XIX века

Пушкин Александр Сергеевич

Весенняя ночь [12]

В прозрачной мгле безмолвствует столица; Лишь изредка на шум и глас ночной Откликнется дремавший часовой, Иль топнет конь, и быстро колесница Продребезжит по звонкой мостовой. Как я люблю приют мой одинокий! Как здесь мила весенняя луна: Сребристыми узорами она Рассыпалась на пол его широкий Во весь объем трехрамного окна! Сей лунный свет, таинственный и нежный, Сей полумрак, лелеющий мечты, Исполнены соблазнов… Где же ты, Как поцелуй насильный и мятежный Разгульная и чудо красоты? Во мне душа трепещет и пылает, Когда, к тебе склоняясь головой, Я слушаю, как дивный голос твой, Томительный – журчит и замирает, Как он кипит – веселый и живой! Или когда твои родные звуки Тебя зовут – и, буйная, летишь, Крутишь

главой, сверкаешь и дрожишь, И прыгаешь, и вскидываешь руки, И топаешь, и свищешь, и визжишь! Приди! Тебя улыбкой задушевной, Объятьями восторга встречу я, Желанная и добрая моя, Мой лучший сон, мой ангел сладкопевный, Поэзия московского житья! Приди, утешь мое уединенье, Счастливою рукой благослови Труды и дни грядущие мои На светлое, святое вдохновенье, На праздники и шалости любви! 25 марта 1831

12

Стихотворение посвящено знаменитой в те годы в Москве цыганской певице Татьяне Дмитриевне Демьяновой – «цыганке Тане» (1810–1877).

А. И. Готовцевой [13]

Влюблен я, дева-красота! В твой разговор живой и страстный, В твой голос ангельски-прекрасный, В твои румяные уста! Дай мне тобой налюбоваться, Твоих наслушаться речей, Упиться песнию твоей, Твоим дыханьем надышаться. 1829

Н. А. Языковой [14]

13

Анна Ивановна Готовцева (Корнилова) – костромская поэтесса.

14

Языкова (урожденная Наумова) Наталья Алексеевна – жена А. М. Языкова – брата поэта.

Прошла суровая година вьюг и бурь, Над пробудившейся землею, Полна теплом и тишиною, Сияет вешняя лазурь. Ее растаяны лучами, Сбежали с гор на дол глубокиe снега; Ручей, усиленный водами, Сверкает и кипит гремучими волнами, И пеной плещет в бepeгa. И скоро холм и дол в свои ковры зeлены Роскошно уберет царица красных дней, И в лиственной тени засвищет соловей И сладкогласный и влюбленный. Как хороша весна! Как я люблю ее Здесь, в стороне моей родимой, Где льется мирно и незримо Мое привольное житье; Где я могу таким покоем наслаждаться, Какого я не знал нигде и никогда, И мыслить, и мечтать, и страстно забываться Перед светильником труда; Где озарен его сияньем величавым, Поникнув на руку безоблачным челом, Я миру чужд и радостям лукавым, И суетам, господствующим в нем: И счастлив: не хочу ни в мраморны палаты, Ни в шум блистательных пиров! И вас зову сюда – под мой наследный кров, Уединением богатый, В простор и тишь, на злачны скаты Моих березовых садов, В лес и поляны за дорогой, И к речке, шепчущей под сумраком ракит, И к зыбким берегам, где аист красноногий Беспечно бродит цел и сыт; Зову на светлый пруд, туда, где тень густую Склонил к водам нагорный сад, Туда – и на мостки, и в лодку удалую, И весла дружно загремят! Я вас сюда зову гулять и прохлаждаться, Пить мед свободного и мирного житья, Закатом солнца любоваться И засыпать под трели соловья. 25 марта 1836

Федор Иванович Тютчев

1803–1873

К N.N.

Ты любишь, ты притворствовать умеешь, — Когда в толпе, украдкой от людей, Моя нога касается твоей, Ты мне ответ даешь – и не краснеешь! Все тот же вид рассеянный, бездушный, Движенье персей, взор, улыбка та ж… Меж тем твой муж, сей ненавистный страж, Любуется твоей красой послушной. Благодаря и людям и судьбе, Ты тайным радостям узнала цену, Узнала свет: он ставит нам в измену Все радости… Измена льстит тебе. Стыдливости румянец невозвратный, Он улетел с твоих младых ланит — Так с юных роз Авроры луч бежит С их чистою душою ароматной. Но так и быть! в палящий летний зной Лестней для чувств, приманчивей для взгляда Смотреть, в тени, как в кисти винограда Сверкает кровь сквозь зелени густой. <1829>

* * *

Сей день, я помню, для меня Был утром жизненного дня: Стояла молча предо мною, Вздымалась грудь ее волною, Алели щеки, как заря, Все жарче рдея и горя! И вдруг, как солнце молодое, Любви признанье золотое Исторглось из груди ея… И новый мир увидел я!.. 1830

* * *

В

душном воздуха молчанье, Как предчувствие грозы, Жарче роз благоуханье, Звонче голос стрекозы… Чу! за белой, дымной тучей Глухо прокатился гром; Небо молнией летучей Опоясалось кругом… Некий жизни преизбыток В знойном воздухе разлит! Как божественный напиток В жилах млеет и горит! Дева, дева, что волнует Дымку персей молодых? Что мутится, что тоскует Влажный блеск очей твоих? Что, бледнея, замирает Пламя девственных ланит? Что так грудь твою спирает И уста твои палит?.. Сквозь ресницы шелковые Проступили две слезы… Иль то капли дождевые Зачинающей грозы?.. <1836>

* * * [15]

Я помню время золотое, Я помню сердцу милый край. День вечерел; мы были двое; Внизу, в тени, шумел Дунай. И на холму, там, где, белея, Рутина замка вдаль глядит, Стояла ты, младая фея, На мшистый опершись гранит, Ногой младенческой касаясь Обломков груды вековой; И солнце медлило, прощаясь С холмом, и замком, и тобой. И ветер тихий мимолетом Твоей одеждою играл И с диких яблонь цвет за цветом На плечи юные свевал. Ты беззаботно вдаль глядела… Край неба дымно гас в лучах; День догорал; звучнее пела Река в померкших берегах. И ты с веселостью беспечной Счастливый провожала день; И сладко жизни быстротечной Над нами пролетала тень. <1836>

15

Посвящено Амалии Лерхенфельд (в замужестве баронессе Крюденер).

* * * [16]

Еще томлюсь тоской желаний, Еще стремлюсь к тебе душой — И в сумраке воспоминаний Еще ловлю я образ твой… Твой милый образ, незабвенный, Он предо мной везде, всегда, Недостижимый, неизменный, — Как ночью на небе звезда… 1848

* * * [17]

16

Посвящено памяти первой жены поэта Элеоноре Федоровне Тютчевой – урожд. Ботмер (1799–1838).

17

Посвящено Эрнестине Федоровне Тютчевой, урожд. Пфеффель – второй жене поэта (1810–1894).

Не знаю я, коснется ль благодать Моей души болезненно-греховной, Удастся ль ей воскреснуть и восстать, Пройдет ли обморок духовный? Но если бы душа могла Здесь, на земле, найти успокоенье, Мне благодатью ты б была — Ты, ты, мое земное провиденье!.. 1851

* * * [18]

18

Посвящено Елене Александровне Денисьевой (1826–1864).

О, как убийственно мы любим, Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей! Давно ль, гордясь своей победой, Ты говорил: она моя… Год не прошел – спроси и сведай, Что уцелело от нея? Куда ланит девались розы, Улыбка уст и блеск очей? Все опалили, выжгли слезы Горючей влагою своей. Ты помнишь ли, при вашей встрече, При первой встрече роковой, Ее волшебный взор, и речи, И смех младенчески-живой? И что ж теперь? И где все это? И долговечен ли был сон? Увы, как северное лето, Был мимолетным гостем он! Судьбы ужасным приговором Твоя любовь для ней была, И незаслуженным позором На жизнь ее она легла! Жизнь отреченья, жизнь страданья! В ее душевной глубине Ей оставались вспоминанья… Но изменили и оне. И на земле ей дико стало, Очарование ушло… Толпа, нахлынув, в грязь втоптала То, что в душе ее цвело. И что ж от долгого мученья, Как пепл, сберечь ей удалось? Боль, злую боль ожесточенья, Боль без отрады и без слез! О, как убийственно мы любим! Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей!.. 1851