Ночи и рассветы
Шрифт:
Когда они вбежали в сорванную гранатой дверь, в здании оставались только убитые и раненые, которых удиравшие юнкера бросили на произвол противника. С обратной стороны здания, во дворе, стояли танки; огнем пушек и пулеметов они прикрывали беглецов, садившихся в бронемашины.
— Куда пропал этот наводчик? — кричал Зинон, — Неужели мы дадим им смыться?
Наводчик прибежал, кусая от досады губы.
— Чем я заряжу пушку? Пальцем?
— Снарядов нет?
— Те, что были, кончились. Теперь надо послать на Патисия, за новой партией…
— Правильно, —
Он весь как-то переломился и прислонился к стене, Лицо у него было белым как мел.
— Что с тобой?
Длинная, легкая фигура Зинона склонилась к плечу Космаса, но тут же выпрямилась.
— Тебе плохо? Эй, пришлите сюда носилки!
— Нет, что ты, не надо!
— Пришлите носилки!
Носилок не оказалось, и бойцы, поддерживая Зинона под мышки, отвели его в «Альсос», где находился врач. Там его разули, нога была залита кровью. Врач снял с раны платок, промыл спиртом. Зинон слегка застонал и стиснул зубы. И тогда все увидели развороченную тонкую голень и в глубине белую кость…
— Вот это здорово! — воскликнул врач. — Да как же ты сумел дойти?
Укрывшись пальто, Космас лежал на полу. Он закончил работу на рассвете. В комнатушке, где отдыхали наборщики, нашелся свободный уголок и для него. Сквозь надвигающийся сон Космас услышал крик — кричала Янна. Он выскочил в коридор. Янна стояла у входной двери.
— Танки!
В полуоткрытую дверь заглядывал серый холодный свет. Космас высунул голову и увидел ползущие темные громадины.
— Все равно предпринять мы ничего не успеем. — Он захлопнул дверь и отвел Янну в сторону. — Иди сюда, а то не ровен час еще пальнут…
Лязганье тяжелых гусениц нарастало, и маленький домик трясло. Все его обитатели сбежались в коридор.
— Ну, будь что будет, — сказал Космас. — Испробуем свое счастье.
Танки проползли в нескольких метрах от стены. В щелку Космас увидел, что за двумя танками следовала бронемашина.
— Боюсь, не нас ли они разыскивали?
— Вполне возможно… А есть у нас чем обороняться?
Кроме браунинга, который подарил Космасу Зинон, на вооружении типографии оказались одна граната и один револьвер с тремя разбухшими, позеленевшими патронами — семейная реликвия самого старого из наборщиков. Они были безоружны и беззащитны не только против танков и самолетов, а даже против бандитов, которые могли появиться однажды ночью.
В глубине улицы послышались выстрелы, а потом грохотание возвращающихся танков. Они свернули за угол и направились в сторону железной дороги.
— Как бы то ни было, — сказал Спирос, — даже если они и не по нашу душу заявились, нужно принять срочные меры.
Они решили в этот день не печатать ничего, кроме газеты, и занялись сооружением баррикады. Ее воздвигли к вечеру между двумя новыми домами, метрах в ста от типографии. Материалом послужили шпалы и рельсы с железной дороги.
— Бог знает, сколько раз я использовал в своих стихах слово «баррикада» и только теперь увидел воочию, что это такое! — говорил литсотрудник,
Спирос вызвал Космаса в подвал.
— Позаботься об оружии. Составь график дежурств. Все, кроме больных, будем нести караул. И раза два в день проводи с нами занятия по военной подготовке…
Только мастер, который каждую ночь набирает число для нового номера газеты, ведет счет суткам. Для остальных время бежит неуловимо, они замечают лишь смену дня и ночи и боевых новостей, которые становятся все тревожнее. В холодном, сыром подвале голодные часы тянутся медленно, а ночью, в карауле, они и вовсе кажутся неподвижными, как черная, непреодолимая баррикада. В щели между шпалами и рельсами проникает ледяной ветер, он свистит и грохочет, словно наползающий танк.
Бои идут в центре. Треугольник «Скобия»: Омония — площадь Конституции — Колонаки, — занятый войсками Скоби, все сужается и сужается. Укрепленные здания вне этого треугольника уже попали в руки голодных и оборванных юношей. В Кифисье после тридцатичасового боя пятьсот англичан оставили обороняемые гостиницы и все свое вооружение.
Скоби переправляет с итальянского фронта солдат, самолеты, военные корабли. В Афины приезжают маршал Александер и британский министр Макмиллан.
Это был день огромных жертв. Самолеты «Дакота» сбросили бомбы на Афины, Пирей и Коккиныо. Сотни бойцов и безоружных жителей были погребены под развалинами. Смертью веяло со склонов Акрополя и Ликавитоса, смерть разносили по улицам города танки. С моря военные корабли обстреляли Драпецону и Кесарьяни. Вечером коммюнике Скоби сообщило, что за этот день на греков обрушилось две тысячи снарядов.
Декабрь вступил в последнюю декаду. Радио передавало, что армия немецкого маршала фон Рустента вернулась на территорию Бельгии и стремительно движется к Льежу. Другая армия обратила в бегство англо-американские войска в Люксембурге и направляется в Сен-Виту. На итальянском фронте, в районе Файенца, немецкие войска перешли в наступление и значительно продвинулись вперед. Англичане отступили.
…Мастер, отлучившийся на несколько часов повидать детей и жену в Пирее, принес к вечеру еще одну новость: в Фалиро прибыли новые корабли из Италии, они опять привезли войска.
Они проснулись от криков часового — снова показались танки.
Часовой бежал и кричал на всю улицу.
— Да погоди ты, — остановил его Космас. — Сколько их?
— Пять! И сзади, по-моему, еще пять…
— Это ты просто-напросто два раза их сосчитал, — сказал наборщик. — Пять одним глазом, пять другим. Не бойся, через баррикаду им не пройти…
Из подвала торопливо поднимался Спирос.
— Берите гранаты! По местам!
Они заняли места в доме возле баррикады. Из окна Космас увидел три танка. Самый большой полз первым и палил по баррикаде из пулеметов. На расстоянии метров пятидесяти танк остановился и стал поворачивать в сторону баррикады пушку. Он собирался разметать препятствие сильным огнем.