Ночи Истории
Шрифт:
Она подошла к нему, положила руки на голубые отвороты его мундира и нежно заглянула в его прекрасные глаза. Возможно, впервые в жизни она была близка к тому, чтобы поцеловать мужчину, но только как любимого брата, в знак глубокой благодарности за его преданность ей, не имевшей по-настоящему верных друзей.
— Знай вы, какой бальзам на мою израненную душу пролили этим доказательством вашей дружбы, вы бы поняли, что я не нахожу слов, чтобы выразить мою признательность, — сказала она. — Я в замешательстве, и не знаю, как вас благодарить.
— Не надо благодарности, — отвечал Филипп. —
Софи покачала головой. Она заметила, что его взгляд становится все более встревоженным. Филипп хотел было возразить подруге, но она опередила его.
— Окажите мне услугу, если на то будет ваша воля. Видит Бог, мне нужна помощь верного друга. Но форму этой услуги я должна избрать сама. Только так и никак иначе.
— Но каким же образом могу я помочь вам? — нетерпеливо спросил граф.
— Я хочу бежать из этого ужасного города, покинуть Ганновер и никогда не возвращаться сюда.
— Бежать? Но куда бежать?
— Не все ли равно? Куда-нибудь, лишь бы подальше от этого ненавистного двора. Куда угодно. Ведь мой отец отказал мне в приюте, на который я так надеялась. Я бы уже давно бежала, не будь у меня детей. Два моих малыша — вот ради кого я проявляла такое долготерпение. Но теперь и ему пришел конец. Увезите меня отсюда, Кёнигсмарк, — она опять взяла его за отвороты мундира. — Если вы действительно хотите мне помочь, то посодействуйте моему побегу.
Он взял ее ладони и прижал их к своей груди. Румянец заиграл на его щеках. В его глазах, глядевших прямо в ее, полные боли глаза, вспыхнул огонек вожделения. Страсть быстро охватывает чувствительные романтические натуры, и ради нее они готовы на самые рискованные приключения.
— Моя принцесса, пока ваш Кёнигсмарк жив, вы можете рассчитывать на него.
Он отнял ее руки от своей груди, но не выпустил их. Граф так низко склонился к ладоням Софи, что его длинные густые золотистые локоны образовали как бы завесу, под прикрытием которой он прижался губами к ее пальцам. Софи не противилась этому: его безграничная преданность заслуживала такой скромной награды.
— Еще раз благодарю, — прошептала она. — А сейчас я должна подумать. Пока я не знаю, где смогу найти надежное убежище.
Эти слова несколько охладили пыл графа. А ведь он был готов умчать ее прочь на своем скакуне и где-нибудь в далекой стране шпагой завоевать для нее королевство. Ее рассудительная речь развеяла его мечты: Филипп понял, что Софи вовсе не обязательно должна избрать именно его своим покровителем.
Так или иначе, но воплощение замысла было отложено на неопределенный срок.
И граф, и Софи проявили крайнюю неосмотрительность. Они должны были помнить, что принцессе не подобает вести долгих разговоров, держась за лацканы мундира собеседника, позволяя ему касаться себя, целовать свои руки. Да еще против дворцовых окон. У одного из этих окон притаилась ревниво наблюдавшая за парочкой графиня фон Платтен, не допускавшая и мысли, что беседа молодых людей носит вполне целомудренный характер. Разве не злословила принцесса
Тем же вечером графиня разыскала своего любовника, курфюрста.
— Ваш сын уехал в Пруссию, — сказала она. — Кто же заботился о чести принца в его отсутствие?
— О чести Георга? — повторил курфюрст, вытаращив глаза на графиню. Вопреки ожиданиям, он не расхохотался при упоминании о необходимости заботиться о том, что не так-то легко обнаружить. Эрнест не был наделен чувством юмора, что становилось ясно с первого же взгляда. Это был низкорослый, заплывший жиром человечек; узкий лоб и широкие скулы придавали его голове сходство с грушей.
— Что вы хотите этим сказать, черт побери? — вопросил он.
— Только одно: у этого заезжего хлыща Кёнигсмарка и Софи чересчур уж близкие отношения.
— Софи? — Густые брови курфюрста взлетели чуть ли не к челке тяжелого пышного парика, изрезанная морщинами злая физиономия сложилась в презрительную гримасу. — Эта бледная простушка? Ба! Какая чушь!
Добродетельность принцессы всегда лишь усугубляла пренебрежение Георга.
— Такие вот простушки могут быть весьма коварны, — отвечала графиня, наученная собственным житейским опытом.
— Выслушайте меня.
И она поведала ему обо всем, что видела днем, не преминув расцветить свой рассказ всевозможными подробностями.
Злоба еще больше исказила физиономию курфюрста. Он всегда недолюбливал Софи, а после ее недавнего побега в Зель стал относиться к ней и того хуже. Распутник по натуре, отец такого же распутника, он, разумеется, считал неверность невестки непростительным грехом.
Он тяжело поднялся с глубокого кресла и резко спросил:
— Как далеко у них зашло?
Благоразумие предостерегло графиню от высказываний, правдивость которых могла не подтвердиться впоследствии. К тому же она чувствовала, что в спешке нет никакой необходимости. Немного кропотливой, терпеливой слежки, и она добудет улики против этой парочки. Довольно и того, что она уже сказала. Графиня пообещала курфюрсту лично блюсти интересы его сына, и вновь он не увидел ничего забавного в том, что заботы о чести отпрыска приняла на себя его, курфюрста, любовница.
Графиня рьяно взялась за эту близкую ее сердцу работу, хотя доброе имя Георга интересовало ее меньше всего. Ей хотелось обесчестить Софи и погубить Кёнигсмарка. Она усердно занялась слежкой сама, да и другим поручила шпионить и доносить. Почти каждый день графиня приносила курфюрсту сплетни о тайных свиданиях, рукопожатиях, шушуканьях попавшей под подозрение парочки. Курфюрст был вне себя от злости и рвался в бой, но коварная графиня продолжала сдерживать его раж. Улик пока не хватало. Стоит обвинениям не подтвердиться, и возможность примерно покарать подозреваемых будет упущена, а обвинители сами окажутся под ударом, особенно если на защиту дочери встанет ее отец, герцог Зельский. Поэтому следовало выждать еще немного, пока не появятся несомненные доказательства любовной связи.