Ночная бабочка
Шрифт:
А через некоторое время Брет снова начал ее целовать, затем лег на нее. Все еще продолжая пребывать в состоянии неги и блаженства, Кайла не воспротивилась, когда тугая плоть оказалась между ее бедер и раздвинула их. Казалось, все это происходит с ней во сне.
Однако мало-помалу она стала приходить в себя. Брет мощным толчком вошел в нее, и Кайла вдруг ощутила резкую боль. Напрягшись, она собралась было его оттолкнуть, но он крепко держал ее руки над головой. Готовый вырваться вскрик застрял в горле девушки, она выгнулась дугой, что лишь помогло Брету проникнуть в нее еще глубже.
Кайла сделала попытку сдвинуть бедра, но было уже слишком поздно. Она лишь плотнее сжала его плоть внутри себя. Брет
— Девственница, — низким густым голосом удивленно произнес Брет. — Боже мой, я никак не мог этого предположить.
«Ну конечно, разве он мог поверить в невинность дочери Фаустины», — с горечью подумала Кайла. К тому же она сама помогла ему составить невыгодное мнение о себе, хотя у нее была единственная цель — восстановить доброе имя матери. Какой дурочкой она была!
Кайла открыла глаза и встретила удивленный взгляд.
— Я пыталась сказать об этом, но вы не стали слушать.
Не спуская с нее потемневших глаз, Брет сказал:
— Возможно, что пыталась. Надо было все же сказать, и я был бы поделикатнее с тобой.
Впрочем, это открытие не вызвало у него большого беспокойства. Кайла это очень быстро поняла. Пробормотав несколько утешительных слов, Брет снова возобновил движение. Правда, теперь его толчки были медленнее и мягче, но они по-прежнему были очень ритмичными, и вскоре боль куда-то отошла, а на смену ей снова пришло неукротимое желание. На сей раз ощущения были несколько иными, но от этого не стали менее сильными.
Брет бормотал какие-то неразборчивые ласковые слова — обрывки французских и английских фраз, горячо дыша Кайле в ухо и щеку. Его силуэт на фоне слабо освещенного синего полога над кроватью был совсем темным. Кайла рассеянно подумала: «Неужели так происходит всегда — возникает настоятельная потребность достичь какого-то заоблачного пика? Интересно, Брет испытывает то же самое? Такие же сильные и сладостные ощущения, такое же неодолимое желание, как я, — почувствовать его плоть глубоко в своем лоне и забыть обо всем на свете?»
Кайла извивалась под мускулистым телом, трогала ладонями спину Брета, чувствуя, как то напрягаются, то расслабляются упругие мышцы. Кончики ее пальцев нащупали следы старых шрамов. Брет стал двигаться быстрее, дыхание сделалось неглубоким и прерывистым. Кайла инстинктивно выгибалась навстречу каждому его толчку, помогая достичь финала, к которому оба стремились.
Брет не любил ее, она знала об этом, однако не переставал шептать нежные слова, вроде «любовь моя», «mon amour» [9] , «mi amor» [10] ; его толчки становились все мощнее и энергичнее, и вдруг Кайла содрогнулась от острого, пронзительно-сладостного ощущения, граничащего с болью. Она забилась в судорогах, и Брет вынужден был ладонями придержать ее бедра. Он совершил последний мощный толчок, который окончательно потряс ее, и издал хриплый продолжительный стон.
9
моя любовь (фр.).
10
моя любовь (исп.).
Оба довольно долго лежали без движения, затем Брет пошевелился и лег на бок, обняв Кайлу. Его дыхание постепенно успокаивалось. Кайла не шевелилась, все еще продолжая дрейфовать на грани двух реальностей.
«Как будто плывешь, — вяло подумала она, — двигаясь по реке Лете, и тебя омывают волны забвения, погружая в забытье, когда нет ничего — ни дня, ни ночи, ни боли, ни радости, а есть только сладостное нечто».
Утро пришло в Риджвуд, прокравшись сквозь бархатные шторы и осветив спальню мягким светом. Сквозь щель пробивались солнечные лучи и падали на пол и стены. Они не проникали под полог, но медленно передвигались по ковру темно-голубых и зеленых тонов.
Пробудившись, Кайла удивленно оглядела незнакомую обстановку, но тут же вспомнила то, что с ней произошло накануне, и похолодела. Нет, это был не ночной кошмар, как ей хотелось бы надеяться. Он был рядом. Брет лежал, отбросив одеяло, и она могла рассмотреть его обнаженное смуглое мускулистое тело. Бросив быстрый взгляд на его лицо, Кайла увидела на щеке следы ногтей — узкие полоски, подобно тем, что оставляют кошки, от виска до нижней челюсти. Господи! Да ей следовало оставить гораздо больше меток на нем! На ее теле отметины более глубокие. Губы ее опухли, она ощущала легкую боль между ног. Ею овладело отчаяние, и она закрыла глаза.
Открыв через некоторое время глаза, Кайла стала наблюдать за пылинками, плавающими в снопе солнечного света, не желая двигаться, чтобы не разбудить его. И как он может так крепко спать после… после такой ночи? Боже милостивый! Должно быть, она сходит с ума, и ей все время снится какой-то бесконечный кошмарный сон, в котором она в безвыходном положении, когда для нее все потеряно.
Бедная тетя Селеста! Она сейчас наверняка обезумела от горя. Нет никакого сомнения: к этому моменту весь Лондон знает, что мисс Ван Влит была увезена с вечера у леди Сефтон. На это посмотрят как на полюбовное соглашение между доступной женщиной и герцогом, а не как на похищение, что случилось в действительности. Ей следовало кричать, услышав в свой адрес угрозы. Наверняка уже идут разговоры о том, что она ушла с ним вдвоем на веранду, что у нее было разорвано платье и растрепаны волосы. Да, она знала, что могли о ней говорить. Она слышала много раз, как о чем-то похожем рассказывают вкрадчивым тоном, испытывая удовлетворение и радость от того, что подобное падение произошло не с ними и не с их дочерьми.
Это так несправедливо, что всегда винят женщину, хотя обычно причиной грехопадения бывает мужчина. В конце концов, ведь не одна же она участвует в этом действе. И увозит женщину всегда мужчина. Кайла знала об этом.
«А разве я сама не виновата?» Эта мысль обожгла ее, когда Кайла вспомнила о том, что однажды призналась себе в некоторой симпатии к Брету. Короткое мужское имя, аббревиатура от названия земли, где он родился, — Британия. Откуда ей известно об этом? Ах да, от леди Уорбриттон. От весьма болтливой немолодой дамы, впрочем, довольно безобидной по сравнению с другими, для которых погубить чью-либо репутацию ничего не стоит, — поднявшись с постели, или еще лежа в кровати, или за чаем, собираясь начать день, заполненный постоянной сменой туалетов.
Наряды меняются множество раз — туалет для поездки в экипаже, платье для прогулки в саду, пеньюар, туалет для верховой езды, вечернее платье для оперы и отдельный туалет для пешей прогулки. А у нее не осталось даже единственного туалета: обрывки красивого голубого платья лежали на полу рядом с кружевным бельем.
«Но сейчас нужно не плакать, а думать о том, что делать дальше. Репутация моя погублена, в этом нет никакого сомнения. Оставаться в Англии нельзя. Бедный папа Пьер, он будет страшно огорчен, узнав, что его надежды не осуществились. Что же мне делать? Я не могу вернуться в Индию. Во-первых, папа Пьер отправил меня оттуда, а во-вторых, слух о моем позоре докатится и туда. А что, если… нет, неужели найдется такой жестокий человек, который сообщит обо всем папе Пьеру?»