Ночная охота
Шрифт:
У Антона закружилась голова, он отбежал в сторону к поваленному плетню. Яма, куда выбрасывали мусор, была прикрыта дерюгой. Антон отдернул край, увидел три трупа — девчонку, мать и отца, не успевшего довести до ума бронетранспортер, установить по периметру владений минные поля. Девчонка и мать были убиты удивительно точными выстрелами в сердце. Антона поразило, сколь аккуратны и малокровны пулевые отверстия. У отца было снесено полчерепа, раздробленные пальцы сжимали сломанный ружейный приклад. Шея, грудь, локти были обуглены. Должно быть, его еще живого бросили в огонь.
Чуть поодаль высился свеженасыпанный холмик. Поверх холмика — драная кожаная
Антон полноценно разрыдался, только когда прибежал в школьный барак. Ему, естественно, не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел его плачущим. Сунулся в одну комнату — там больные на сдвинутых кроватях играли в карты. В другую — там храпела пьяная повариха. Антон задерживал дыхание — рыдания становились какими-то булькающими. Если бы не льющиеся из глаз слезы, можно было бы подумать, он икает или его тошнит.
С улицы донеслись орущие голоса. Класс возвращался с послеобеденной работы. Антон метнулся в незапертую дверь комнаты учителя, прислонился лбом к холодной неструганой двери. Плечи тряслись. Какая-то сила оторвала от двери, развернула. Антон оказался лицом к лицу с учителем. Он-то полагал, что его нет, а тот, оказывается, лежал на койке!
Антон подумал, сейчас учитель ударит его, выбросит пинком из комнаты, но учитель дошел до стола, налил в стакан воды, протянул Антону: «В чем дело, Энтони?»
Антон вдруг прижался к чужому прокуренному плечу: «Их там всех убили, а дом сожгли!» — «Наших? — Учитель быстро вытащил из-под подушки пистолет, сунул в карман вместе с запасной обоймой. — Где? Идем, покажешь!» — потащил Антона к двери.
Антон подумал, что, хоть учитель и пьет после обеда, спит с поварихой, мало интересуется учениками, в мужестве ему не откажешь. Учителя звали Дерек. У него было длинное лицо, светлые волосы, серые глаза, круглые очки, мягкий выговор, характерный для человека, говорившего в детстве на одном из европейских диалектов.
Дерек протащил Антона по коридору мимо примолкшего класса, отпустил только на лесной дороге, где никто не мог их увидеть. Он сделал это, чтобы Антона не заподозрили в доверительных с ним отношениях. Он знал, что за это бьют до полусмерти.
Дерек внимательно осмотрел пепелище. Отыскал в сарае лопату, засыпал землей раскопанную Антоном могилу. Потом молча начал копать другую — на холме под одиноким деревом.
«Мертвые люди не должны лежать в помойной яме, мертвых людей полагается хоронить. Желательно в гробах и на кладбище, но у нас нет времени. Там есть еще одна лопата — помогай».
Земля была мягкой — пополам с песком, — могила углублялась быстро.
«Как я понимаю, здесь жила семья, — вытер пот со лба Дерек, — Их убили бандиты».
«Почему?» — спросил Антон.
Дерек опустился на землю, достал из кармана папиросы. У Антона рот наполнился слюной — так сильно захотелось курить. Но Дерек не угостил.
«Видишь ли, Энтони, — сказал он, — их могли убить по тысяче причин. Может быть, они не заплатили в срок местной банде, может, заплатили мало или на них случайно наехала другая банда. Да мало ли что?»
«Почему тогда банда не напала на нас? Мы же рядом?»
«Мы под зашитой закона, Энтони, — ответил Дерек, — пока ты учишься в школе, твою жизнь охраняет закон. Ты и впредь будешь под защитой закона».
«А что же они?» — спросил Антон.
«Это называется свободный выбор, — ответил Дерек. — Каждый сам выбирает, что ему нравится. Этот парень решил, что сам сможет защитить свою семью. Выходит, ошибся. Конечно, — пожал плечами Дерек, — банда могла перебить и нас. Но тогда бы обязательно завели бы дело, прислали войска. А из-за них, — кивнул на трупы, — разве пришлют? Банда и семья, Энтони, — две стороны медали свободы. И там, и там человек сам выбирает способ существования и, следовательно, форму защиты. Мой тебе совет: заводи семью, когда будешь не под законом, не вне закона, а над законом. Когда сможешь окружить свой особняк танками, а на крышу поставить ракетную установку. Вот тогда смело заводи семью».
«Стало быть, для государства, — сказал Антон, — нет разницы: семья или банда?»
«Государство — всего лишь предложенные тебе условия существования, так сказать, рамки. Ты волен принимать защиту или отказываться от нее. Превыше всего твоя свободная воля. Он должен был это предвидеть. Их смерть на его совести», — Дерек размял в руке ком земли, бросил поверх фанеры, которой прикрыл тело мужчины. Женщину и девчонку он прикрыл большим корытом. У женщины выглядывали ноги, а девчонка поместилась в корыте вся без остатка.
Когда на корыто, на лежащую под ним девчонку — на ее серенькое тканое платьице, пушистые волосы, белые носочки, коленки с коричневыми зажившими ссадинами — упала первая земля, Антон не выдержал, снова заплакал. Сквозь слезы он увидел, что Дерек снял очки, потер ладонью щетинистую щеку. Сейчас Дерек не был похож на учителя. Он был похож на отца девчонки. У того тоже лицо становилось таким же несчастным, когда он смотрел на дорогу, прислушивался к лесному шуму.
«Семья — это любовь, Энтони, — вдруг услышал Антон голос учителя. — Любовь мужчины к женщине, женщины к мужчине, их обоих к детям, к земле, к труду, к свободе. Но вот беда, Энтони, если ты хочешь внутри всеобщей свободы выстроить персональную, скажем, для себя или для своей семьи, будь готов к смерти. Ты свободен в своей любви, Энтони, но и остальные не менее свободны в стремлении уничтожить тебя вместе с твоей семьей. Так уж устроены люди. Есть древние стихи: «Ты царь, живи один…» Нам пора, — Дерек смолк, словно подавился. — Мы сделали для них все, что могли. Забудь про них, Энтони!»
Антон и забыл. В первый раз вспомнил через несколько лет, когда узнал, что горячо любимая жена Дерека не только родила ему ребенка-негра, но и смертельно ранила ножом во время разборки. Во второй — сейчас, когда услышал от Елены слово «любовь».
В слове, как в спрессованном разноцветном крупяном брикете, уместились: слипшиеся на столе учитель биологии и физкультурница; бесплодная, ропщущая на Бога, тоскующая по детям Кан; предпринявшая невероятное путешествие, косматая, трясущаяся тоталитаристка Елена; пепельнокожая Зола, о которой Антон столько думал все это время; велеречивая галиматья из «Дон Кихота»… Что еще?