Ночная проверка, или Панночка помэрла
Шрифт:
– Они репетируют! Мы же к конкурсу готовимся, помните? Конкурс будет...
– жарко говорю я, хватаю завуча, отрываю её от дверной ручки и тяну на середину коридора - вдруг мои девицы успеют доиграть, и ничего аномального Львовна не увидит.
– Пьеса. Так вот мои девочки...
– Что же это за бред-то такой? Пьеса. Какая ещё пьеса? Где они её взяли? Почему про чертей?
– Я сама её написала, я, знаете ли, давно пьесы пишу!
– Ах сама...
Так, кажется, не туда. Но ничего.
– Конечно, сама, Алла Львовна! Это инсценировка, великий
Завуч на миг задумывается. Гоголь, кажется, произвёл на неё впечатление. А ещё говорят, что вся мистика, связанная с его именем, сплошная выдумка.
– А почему ночью?
Действительно, Николай Васильевич, почему ночью? Гоголь, помогай!
Но вместо этого по коридору несётся трель моего телефона. Близится полночь, тишина не только на кладбище, но и у нас в школе, так что всё прекрасно слышно.
Телефон смолкает, Алла Львовна уничтожающе смотрит на меня.
– Ясно мне всё с вами. Вместо того, чтобы доверенных вам детей воспитывать и следить за тем, как они растут и взрослеют, вы отвечаете на телефонные звонки ваших бесконечных поклонников и сочиняете пьески! Я не сомневаюсь, что вы занимаете чужое место, а на телефонные звонки вы можете отвечать, когда секретарём-референтом куда-нибудь устроитесь работать. Вы меня поняли? А теперь не мешайте мне.
Завуч подошла к спальне, я, как привязанная, за ней. Открылась дверь, тут же плотно за нами закрылась, Алла Львовна зажгла свет.
– Ну-ка, Светлана Игоревна, и чем же тут ваши девочки занимаются! Спят, наверно. Умницы.
– негромко, но так, что кровь застыла в жилах, произнесла завуч.
Я увидела то, что и ожидала увидеть. Кровать, что строго запрещено, выдвинута на середину комнаты. С неё вскочила, срывая спеленавшую её простыню, Катя Митина, пять остальных девчонок, хлопая глазами, замерли на полу. Марина Мищенко задула свечку и спрятала её за спину.
Алла Львовна подошла к ней и, отобрав свечку, потрясла ею в воздухе.
– Поднимите руки, кто читал инструкцию о противопожарной безопасности?
Подняли руки все, это они мастера - руки поднимать, а вот что из-за них уважаемая Светлана Игоревна с работы может вылететь - об этом никто из этих балбесок не подумал.
– А теперь поднимите руки, кто хочет, чтобы его родители возмещали убытки от пожара, который мог случиться из-за вас в нашей школе.
Дураков нет, никто, конечно, не хочет. Я бы тоже руку не подняла.
– Ну, и что это всё значит? Что ещё за панночка у вас тут помэрла?
– Мы... играли.
– пролепетал кто-то.
– Играли. Вам дня мало? Мало белого дня? А ну-ка выходите быстро в коридор. Только чтоб тихо, ночь на дворе.
Девочки гуськом вышли из спальни.
– Ну-ка, встали все в одну шеренгу!
– вот командир удалой, ей бы армией командовать!
Мои девицы выстроились перед завучем. Стоп, то есть как это мои? Среди пяти зелёных пижам затесалась одна красная! Красные пижамы выдавались у нас ученицам девятого класса, у наших только зелёные. Алла Львовна это тоже заметила. Нет худа без
– Играли они! Лучше бы учились, как следует, родителей оценками радовали, не игры играли, а уроки на ночь повторяли!
Это Алла Львовна погорячилась. Кроме девочки Оксаны, что прибежала с Полининого этажа и о которой я знаю мало, остальные были отличницами. Митина и Григорянц хорошистки, но зато какие хитрые! Это у них в комнате, значит, макеты вместо тел на кроватях лежат! Приходи, Светлана Игоревна, желай им спокойной ночи... Их бы энергию да в мирных целях!
– Как не стыдно - среди ночи игрища устраивать... Взрослые девушки, почти выпускницы школы, а чем занимаетесь? А тебе кто разрешил по этажам бегать? Ты порядка не знаешь?
– подошла Алла Львовна к нарушительнице из девятого класса.
– Очень хорошо. Завтра утром вы все вызываетесь на педсовет. А сейчас стойте в коридоре, мёрзнете, и пусть вам будет стыдно. Только попробуйте отлучиться с этого места или хоть слово сказать - выведу стоять на улицу до утра.
Завуч, окинув шеренгу самым строгим взглядом, махнула мне головой и направилась к только что проверенным спальням...
Милый, забери меня отсюда, мы заведём с тобой своих собственных детей, так и быть! И мы не будем отдавать их в закрытую школу, это я уж точно тебе обещаю!
– Здесь должны сейчас спать Григорянц и Митина?
– спрашивает у меня Алла Львовна, и я грустно киваю.
Завуч молча сдёргивает одеяла с обеих кроватей, и мы видим свёрнутую в тугие валики одежду.
– Что, про это тоже в вашей пьесе написано? Персонажи такие? Бобчинский и Добчинский.
– ох и юмористка же у нас Алла Львовна.
Девочки в коридоре хихикнули - услышали реплику завуча.
– Хорошему вы их учите. Обману. Подлогу.
"Поджогу" - про себя рифмую я и совсем некстати тоже хихикаю.
– И, кажется, довольны результатами своего труда.
– Алла Львовна быстрым шагом врывается в следующую комнату, я не успеваю её предупредить, и - О, ужас!
– включает свет и срывает одеяла со спящих на своих кроватях сестёр Ули и Гули.
Стыд, конфуз! Несчастные девочки вполне могли заикаться до конца жизни после такого, а Алла Львовна разозлилась не на шутку.
Пока я укладывала Гулю с Улей, она вышла в коридор, где шеренга нарушительниц разбрелась в разные стороны.
– Немедленно по кроватям.
– и как ветром всех из коридора сдуло. А Полинина девица аж тапочки забыла, так босиком по лестнице и зашлёпала.
Вот завуч оборачивается ко мне. Не сильно-то я её и боюсь, хотя обидно, конечно. Но Алла Львовна ничего не сказала. Мой проступок был необратимо безобразен в её глазах, и места мне больше в этой школе не было.
Вновь звонит телефон. С НИМ что-то случилось, вот, автоответчик и забубнил милым ЕГО голосом! Алла Львовна, душка, делайте со мной, что хотите, только пустите к автоответчику!