Ночная смена
Шрифт:
Через день мне снова надо было идти на работу. Немного свыкшись с произошедшим на предыдущем дежурстве и все равно волнуясь, ожидая очередных сюрпризов, я вышел на улицу, сел на трамвай и поехал в больницу.
К десяти часам вечера, когда стемнело, привезли криминального мертвеца. Его еще днем заметили пенсионеры, рыбачившие на одном из прудов, расположенных в черте города. Он всплыл и дьявольским пузырем парил над поверхностью воды, зацепившись остатками мокрой одежды за кривую подводную корягу. Пока вызвали полицию, пока достали и все оформили, шарик солнца закатился за желтую черту горизонта. К нам этот подарок судьбы приехал только сейчас. Когда открылись двери труповозки, я понял, что утопленник пролежал в воде не менее недели, летней недели, а точнее, последней июльской недели. И почему его обнаружили именно в мою смену? Такого смрада я не нюхал еще никогда. Даже бывалый санитар и тот морщил нос и отплевывался. Мерзкий запах тухлой тины, разложившегося мяса проникал в носоглотку, осаждался там, и, даже отхаркивая обильно образовывающуюся в результате этого слизь, от него трудно было избавиться.
В холодильнике, куда мы вместе с Федей перевезли труп, меня ожидало зрелище не менее жуткое, чем запах разложения. Там под ярким белым светом галогеновых ламп я, не желая этого, будто магнитом притянутый, смог рассмотреть покойника
Потом мы с Федором минут сорок отмывались, но так до конца и не избавились от этого омерзительного запаха. Вернувшись к себе в будку, я стал пить чай и одновременно пытался забыть увиденное зрелище. Выпив две кружки крепкого чая и не удовлетворившись оказанным на меня увеличенной дозой кофеина воздействием, я снова поставил чайник кипятиться. Человек все-таки быстро приспосабливающееся существо, еще позавчера меня тошнило от вида вскрытия, а сегодня ничего, даже не замутило. Как это ни странно, но вскоре меня потянуло в сон. Из набежавшей волны забытья меня вытащил скрип дивана в соседней комнате. Я встал и прошел в каморку, там на диване сидел парень лет двадцати. Коротко остриженный под пехотинца времен последней мировой войны круглоголовый брюнет с правильными чертами лица. Одет он был в черную рубашку и голубые джинсы.
– Ты чего здесь делаешь, а? – с угрозой спросил я.
– Привет. Меня зовут Антон.
Он встал и протянул мне руку. И сделал он это так открыто, по-доброму, дружелюбно, что я не удержался и пожал ее. Меня тут же прошиб электрический заряд, перед глазами заплясали уже знакомые мне разноцветные искры, реальность оплыла голубым воском, и я не видимым никем наблюдателем оказался в подвале с низким потолком. В помещении плотным строем стояли старые офисные стулья начала нулевых годов, на которых сидела своеобразная публика. От того, что помещение не отличалось размером стадиона и количество человеческих голов приближалось к сумме всех килек, нашпигованных в жестяную банку, казалось, что людей намного больше, чем предназначенных для их разноименных задниц стульев. Над сборищем висел тяжелый туманный дух, сквозь который через силу пробивался свет от допотопных стоваттных ламп без абажура. Обстановка приближалась к спартанской, ничего лишнего, только рациональная функция и вещи, ей полностью подчиненные. Всего здесь присутствовало человек тридцать. В основном это были молодые ребята от пятнадцати до двадцати пяти лет. Бритые головы преобладали над длинными хвостами поклонников тяжелой музыки, а короткие куртки и спортивные костюмы – над косухами и плащами. Перед ними выступал человек небольшого роста, с седыми волосами, подстриженными под одинокого лесного ежика-мутанта. За его спиной сидели еще три человека мрачного вида, одетые, как и оратор, преимущественно в одежду темных тонов. Во втором ряду справа, около побеленной стенки, сидел Антон, и по его виду трудно было сказать, внимательно ли слушает он говорившего или находится в трансе, глубоко погрузившись в собственные мысли. Во всяком случае, он уставился немигающим взором на оратора и неотрывно следил за его извивающимся ртом.
– Подводя итоги прошедшей недели нашей идеологической борьбы, я бы хотел выразить особую благодарность – говорил седой мужчина, – двум пятеркам. Пятерке номер восемнадцать – за пикетирование ДК Ильича и срыв там очередного собрания секты «Дети Христовы», – голос вождя напрягся, и дальнейшие слова он стал произносить со всё более нарастающим нажимом. – Вы все знаете, как я отношусь к сектам. Их скрытая тоталитарность оскорбляет мои чувства национального государственника, они отнимают наш хлеб. Только мы имеем право быть единственными экстремистами в стране и только потому, что наши цели кристально чисты. Великая держава от Финляндии до Аляски, самопожертвование и полная ответственность за русский род. Остальных в топку огня наших глаз и под подошвы наших маршевых сапог. Молодцы, ребята! Так держать! – раздались шумные рукоплескания и звонкий свист с галерки. – Командир пятерки – Константинов Олег. – За объявлением лидера снова последовал взрыв искренней радости соратников. – В дальнейшем вам, я думаю, надлежит развить успех и приступить к постоянному давлению на руководство секты и, как следствие, ее самороспуску. Для этого к вам присоединятся еще несколько пятерок бойцов. Старшим назначаю Константинова. – Вновь рукоплескания. – Олег, после собрания зайди ко мне, получишь более подробные инструкции. – Парень в круглых очках и джинсовой куртке с нашитым на спине куском коричневой кожи, выделанной под крокодила, привстал, в знак согласия кивнул и снова сел на место. – Следующее. Пятерка под номером восемьдесят восемь, руководитель – Зацепин Станислав, за прошедшие с нашего последнего собрания дни совершила больше всех карающих рейдов, а именно их количество составило для нас рекордную цифру двенадцать. Двенадцать акций за неделю, подтвержденных видеоматериалами, это, я вам скажу, самый настоящий подвиг. – Подвальную комнату собраний заполнил одобрительный гул. – Я так говорю еще и потому, что идущая за ними на втором месте пятерка совершила всего три рейда. Половина наших пятерок совершила всего по одному рейду, а вторая половина не совершила и одного. Пятерка Зацепина доказывает нам, что все разговоры о невозможности проведения больше двух рейдов в неделю или о том, что я, мол, работаю и у меня не остается времени на активную партийную работу, просто профанация. И от таких болтунов нам придется освобождаться в самое ближайшее время, пусть нас станет меньше, зато мы станем эффективнее. А балласт пускай течет в партию Начальной Военной Подготовки или в бригады Святого Иосифа. Прими нашу благодарность, Станислав, спасибо тебе лично от меня. – Зал зааплодировал, и Зацепин вынужден был встать и вскинуть руку со сжатым кулаком в партийном приветствии. – Теперь перейдем к более грустным, но от этого не менее важным событиям нашей жизни. На этой неделе на рейдах погорели еще две наши пятерки. Их задержали прямо во время акции полицейские, да не просто патрульные, а, судя по их экипировке, одно из спецподразделений МВД. Об этом поведали двое наших ребят, которым все же удалось от них оторваться. Делайте выводы сами, об акциях знает ограниченное количество людей, и, хотя они, акции, как таковые не являются тайной, каждая пятерка выбирает себе цели исходя из поставленных перед нею руководством партии задач и осуществляет их решение в секторе ее индивидуальной ответственности. Отсюда можно сделать, с одной стороны, даже положительный для нас вывод – внутренние органы заметили нашу возросшую активность и стали уделять нам особое внимание. Вы все знаете, что это означает. – Зал притих. – На наступившем этапе нам, именно сейчас, как никогда нужно следить за своими языками. Тайна общения с товарищами по борьбе не пустой звук. Каждого из вас могут попытаться поймать на провокации и заставить работать сексотом. Теперь за разглашение тайны рейда или другой партийной акции, пусть касающейся только вас, даже если вы этой информацией поделились с таким же, как вы, бойцом из соседней пятерки, грозит наказание, вплоть до исключения из рядов бойцов до скончания веков. Вы знаете, о чем я говорю, по вашим глазам вижу, дополнительных объяснений не требуется. – Вождь говорил круто. Слова, как выстрелы из снайперской винтовки, точно били в души его адептов. – Возвращаясь к нашим товарищам, сидящим в тюрьмах и зонах, хочу отметить, что их число приближается к психологически значимой для нас цифре – сто человек. Собирать для них передачи партии становится все труднее. Поэтому прошу всех проявить искреннюю солидарность с героями нашей борьбы и выделить из своих доходов столько, сколько, по-вашему, нужно было бы вам самим при таких же печальных обстоятельствах. – Ребята, вставая, потянулись к столу, стоящему прямо перед вождем, на котором возвышалась стеклянная красная ваза в форме водяного взрыва, именно ее каждый раз использовали для сбора пожертвований. – Одну минуту, еще одно маленькое объявление. – сказал вождь, – Антон Самойлов, прошу, зайди к нам после Олега, хорошо?
– Да, вождь! – отозвался Антон.
После собрания все его участники немедленно рассосались из комнаты по обширным закоулкам подвала. Кто-то сидел в столовой и дожидался, пока закипит чайник, кто-то прошел в комнату, превращенную завсегдатаями партии в любительскую качалку. Туда недавно принесли две штанги, гантели, повесили несколько боксерских мешков. Многие расположились в первом помещении перед входом, приемной, болтали, смеялись, курили.
Антон ожидал своей очереди на прием к вождю, он уселся на приступке стены и делал вид, что читает последний номер партийной газеты «Луч». В голове крутились разные тревожные мысли. «Зачем меня вызывают? До этого дня я и не догадывался, что вождь знает мое имя. Я ведь простой боец, даже не командир пятерки, хотя и не безынициативный. Пара моих предложений (льщу себе надеждой) изменила облик организации. Может быть, они узнали? Но откуда? Да нет, не может быть! Меня заложить никто не мог, хотя бы потому, что никто ни черта не знает». Просидев за размышлениями минут пятнадцать, Антон чуть было не упустил из виду выход из кабинета Константинова. Настала его очередь, внутренности подрагивали, но внешне он оставался совершенно спокойным. Войдя в комнату, он увидел перед собой четверых руководителей организации. Вождь сидел во главе стола, по правую руку от него развалился в мягком кресле Мартынов (за глаза все в партии называли его Мартышкой), он все время таскался за вождем и повторял все его высказывания, иногда доводя их до абсурда, за что время от времени получал от вождя по кумполу. А еще он обожал выпендриваться, одевался только в заграничные дорогие европейские тряпки, пил только виски или текилу, ну и тому подобное. Нравилось ему и это кресло, в котором так вальяжно сейчас восседал. Даже вождь сидел на обычном стуле, а этот – на мягоньком, да еще мусолил своими толстыми губами сигару. Выпендрежник. Официально он являлся всего лишь партийным пресс-секретарем. Его никто не любил, но многие боялись. Забросать догмами и утопить в словесном поносе он мог кого угодно. Рядом с ним сидел Сергей Буров, сотник, боевой руководитель всех пятерок. Постоянно возбужденная мышца организации. Хитрый, осторожный в высказываниях и безжалостный в драке, личный телохранитель вождя. Бывший спортсмен, мастер спорта по боксу. А слева от стола, около стены прямо на корточках сидел бессменный лидер московского отделения Михаил Дьяков. Вполне вменяемый мужик, если бы не его постоянное маниакальное чувство подозрительности. Он искал стукачей среди своих и любой косяк партийца, даже случайный, был склонен превращать в мотив для долгих унизительных разбирательств и проверок.
– Присаживайся, Антон. – сказал Михаил.
Антон сел за стол и таким образом оказался лицом к лицу с самим вождем.
– Тебя попросили зайти вот по какой причине, – после недолгой паузы он продолжил: – У нас, как ты знаешь, в последнее время сорвалось несколько акций. Бойцы попали в камеры к ментам. В партии идут нехорошие разговоры, ребята по своему недомыслию стали отлынивать от рейдов. То есть от того самого сейчас нужного, что нас и сделало той силой, которой мы сейчас являемся. Надеюсь, ты понимаешь – это прямая угроза!
– Да, я все понимаю. Ну а я-то чем могу помочь? Ведь, если ты помнишь, идея упорядочить и ввести в обязаловку рейды с их видеоподтверждением исходила от меня.
– Да? Что-то не припомню такого. А вы, товарищи, такое помните? – обратился он к присутствующим.
– Помню, идея пришла к нам из самой партийной гущи, – начал Мартышка, – от рядовых партийцев. Но вот от кого именно, однозначно сказать не рискну.
Буров тоже молчал, как бы подтверждая правоту предыдущих высказываний. Поняв, что против него здесь если не заговор, то уж точно негативный настрой, Антон по-настоящему испугался, тем более он все еще не понимал, что происходит.
– Ладно, не суть, – продолжил Михаил. – Вернемся к обсуждаемому вопросу. Из пяти взятых на акциях пятерок в трех ты ранее был бойцом. Вообще, ты часто скачешь из одной в другую.
– Ну и что? На этом основании вы делаете вывод, что я агент ФСБ?
– Не мы, ты первый об этом заговорил! – подал голос Буров.
Пропустив эту обвинительную реплику мимо ушей, Антон продолжил:
– Просто я два раза переезжал и раза три работу менял, вот и все. Все это в разных районах, и, естественно, мне удобнее проявлять себя в партии по вечерам, после работы и там, где находились места моего тогдашнего трудоустройства.
– Да-да, нам это известно. – сказал Михаил. – Но вот мне вспоминается, действительно твоя идея. Ты взял на себя труд активизировать работу с так называемым пассивом партии, теми людьми, которые числятся в наших списках, но фактически в жизни организации не участвуют, – он вопросительно посмотрел на Антона, тот сидел с каменной мордой и ждал продолжения. – Ребят ты действительно стал обзванивать и вовлекать в активные действия. Только вот какая жалость, все эти действия ты свел к собраниям в районах их проживания, к тренировкам, обсуждениям партийной жизни. Это же фракцизм!