Ночная тень
Шрифт:
— Подходящая ночь для небольшой прогулки на лодке, si?
— Si. — Джек кивнул. — Не возражаете, если мы вас обыщем? Пусть все оружие будет у нас, пока мы не прибудем на место.
— Понятно. — Монтега зажег сигару тонкой золотой зажигалкой. По-прежнему улыбаясь, он зажал сигару между зубами.
Гейдж увидел, как он осторожно засунул зажигалку обратно в карман.
И тут раздался выстрел и знакомый свист пули, выпущенной из пистолета. На кармане костюма стоимостью в полторы тысячи долларов образовалась дыра, Джек упал на землю.
Даже сейчас, четыре года спустя,
Монтега повернулся к нему, широко улыбнувшись и оскалив золотые зубы.
— Копы вонючие, — произнес он и выстрелил.
Даже сейчас Гейдж чувствовал, как что-то горячее взорвалось у него в груди. Тепло — невыносимое, несказанное. Он видел, как падает навзничь. И уплывает в какую-то бесконечность. Бесконечность и темноту.
Он был мертв.
Он знал, что убит. Он видел себя. Смотрел вниз и видел свое тело, распростертое на залитом кровью причале. Полицейские суетились над ним, ругаясь и копошась, как муравьи. Он наблюдал за ними бесстрастно, не чувствуя ни своего тела, ни боли.
Затем появились врачи, и боль почему-то вернулась. У него не хватило сил бороться с ними и уйти туда, куда ему хотелось.
Операционная. Светло-голубые стены, резкий свет, сверкание стальных инструментов. Сигналы, сигналы, сигналы мониторов. Затрудненное шипение респиратора. Он дважды легко переставал дышать, тихо и невидимо, наблюдая, как хирургическая команда борется за его жизнь. Он хотел сказать им, чтобы они остановились, что он не хочет возвращаться туда, где ему снова могут причинить боль. Снова чувствовать.
Но они были искусны и решительны и вернули его душу в несчастное травмированное тело. И он на некоторое время вернулся в черноту.
Все изменилось. Он помнил, как плавал в какой-то серой жидкости, напоминающей об утробе, в которой пребывал до рождения. Там безопасно. Спокойно. Время от времени он слышал, как кто-то говорит. Кто-то громко, настойчиво произносил его имя. Но он предпочитал игнорировать эти голоса. Рыдающей женщины — тети. Надтреснутый, молящий голос дяди.
Время от времени он ощущал вторжение света. Хотя он ничего не чувствовал, но ощущал, как кто-то поднимает ему веки, впуская в его зрачки сверкающий луч.
Это был поразительный мир. Он слышал биение своего сердца. Мягкое, настойчивое биение и свист. Он чувствовал запах цветов. Только однажды его затмил скользкий антисептический запах больницы. И он слышал музыку, тихую, спокойную музыку. Бетховена, Моцарта, Шопена.
Позже он узнал, что одна из медсестер настолько прониклась симпатией к нему, что принесла в палату небольшой проигрыватель. Она часто приносила из других палат увядающие букеты и тихим материнским голосом беседовала с ним.
Иногда он принимал ее за свою мать, и ему становилось невыносимо грустно.
Когда туманы ставшего привычным серого мира начали исчезать, он пытался с этим бороться. Он хотел остаться там.
Пока, наконец, не открыл глаза свету.
Это была худшая часть кошмара, думал теперь Гейдж. Когда он открыл глаза и понял, что жив.
Гейдж устало слез с постели. Он преодолел инстинкт смерти, преследовавший его в течение этих первых недель. Но по утрам он страдал от кошмара, ему хотелось проклясть мастерство и преданность медицинского персонала, вернувшего его с того света.
Но Джека они не спасли, как не спасли его собственных родителей, которые умерли прежде, чем он успел узнать их. У них не хватило мастерства спасти тетю и дядю, которые вырастили его в безмерной любви и умерли за несколько недель до того, как он вышел из комы.
Но его они спасли. Гейдж понимал почему.
Дело в даре, проклятом даре, пришедшем к нему в те девять месяцев, когда его душа созревала. А поскольку его спасли, ему ничего не оставалось, кроме того, чтобы сделать то, что ему надлежало сделать.
Он с тупым смирением приложил правую руку к светло-зеленой стене спальни и сосредоточился. Он услышал шум у себя в голове, которого больше никто не мог слышать. Затем его рука исчезла быстро и полностью.
Нет, она существовала! Он ее чувствовал. Но не видел. Ни очертаний, ни силуэта костяшек. Рука исчезла начиная с самого запястья. Стоит ему сосредоточиться, и все его тело исчезнет точно так же!
Он до сих пор помнил, как это случилось в первый раз и как это его ужаснуло и потрясло. Он заставил снова появиться свою руку и рассмотрел. Она была той же самой. С широкой ладонью и длинными пальцами, немного мозолистой. Обычная рука человека, ставшего необычным.
Неплохая штука, подумал он, для человека, разгуливающего по ночным улицам и ищущего преступников!
Он сжал кулак и направился в примыкающую ванную принять душ.
Утром в 11.45 Дебора терпеливо дожидалась своей очереди в 25-м полицейском участке. Она не очень удивилась, когда ее туда вызвали. Четыре гангстера, застрелившие Рико Мендеса, содержались в разных камерах. Так от них будет легче добиться признания в убийстве, покушении на убийство, незаконном хранении оружия и прочих преступлениях, в которых их обвиняли. И добиться индивидуально, так, чтобы не дать им возможности подтвердить версии друг друга.
Ровно в девять ей позвонил адвокат Карла Парино, одного из задержанных. Это будет их третья встреча. На каждой предыдущей встрече она твёрдо отказывалась от любых его предложений о сделке. Адвокат Парино просил сохранить своему подзащитному жизнь, а сам Парино был грубым, противным и надменным. Но Дебора заметила, что при каждом допросе Парино давал все больше показаний.
Инстинкт подсказывал ей, что ему есть что рассказать, но он боится.
Воспользовавшись своей стратегией, Дебора согласилась на встречу, но отложила ее на пару часов. Похоже, Парино был готов заключить сделку, но так как его взяли с поличным, с оружием в руках и при двух свидетелях, то он мог с тем же успехом расплатиться золотыми чипсами.