Ночная тьма
Шрифт:
— У тебя такой деловой тон, — заметил я, — что у меня просто дух захватывает.
— Бог с ними, с делами, — сказала Элли. — Я еще не все тебе рассказала о себе. Кое о чем я тебе, правда, уже рассказала, но ты, по-моему, ничего толком не понял.
— Не хочу я ничего понимать, — взбунтовался я. И, почти срываясь на крик, добавил:
— Не надо мне ничего рассказывать. Не хочу ничего знать о том, что ты делала, кого любила или не любила.
— Я совсем не об этом, — возразила Элли. — Мне и в голову не пришло, что ты так это воспримешь. Не бойся, никаких любовных тайн у меня
— Знаю, — сказал я. — Ты мне это уже говорила.
— Да, — чуть улыбнулась Элли, — я помню, как ты назвал меня «бедной маленькой богачкой». А богачка я не такая уж маленькая. Видишь ли, мой дед нажил огромное состояние на нефти. В основном на нефти. И кое на чем другом. Жены, которым он платил алименты, умерли, после чего наследниками были только мы с отцом, потому что два других его сына, братья отца, тоже погибли. Один — в Корее, а другой — в автомобильной катастрофе. Отец получил в наследство колоссальное состояние. Ну а после его внезапной кончины оно перешло ко мне. В завещании отец оговорил сумму, которая поступает в распоряжение моей мачехи, поэтому ни на что больше она претендовать не может. Все принадлежит мне. Я.., я — одна из самых богатых женщин Америки, Майк.
— Боже милостивый, — пробормотал я, — ничего себе… Да, ты права, мне и в голову не приходило, что это.., настолько серьезно.
— Я не хотела, чтобы ты знал. Не хотела тебе говорить. Поэтому и боялась назвать свою фамилию. Фенелла Гудмен. На самом деле я вовсе не Гудмен, а Гутман. Я подумала, что про Гутманов ты наверняка слышал, а потому решила произнести свою фамилию на английский манер: Гудмен.
— Да, — подтвердил я, — про Гутманов я что-то такое слышал. Но даже если бы ты назвала себя так, я бы ничего такого не подумал. Мало ли людей носят эту фамилию?
— Поэтому-то, — продолжала она, — я была тщательно ограждена от внешнего мира, точно пленница. Меня охраняли частные детективы, и молодых людей очень придирчиво проверяли, прежде чем позволить им хотя бы поговорить со мной. Когда у меня появлялся новый знакомый, перво-наперво выясняли, соответствует ли он всем требованиям моей семейки. Ты даже не представляешь, как мне страшно было так жить. Но теперь все — конец, и, если ты не возражаешь…
— Конечно, не возражаю, — перебил ее я. — Мы будем веселиться вовсю. И вообще имей в виду, — добавил я, — лично я считаю, что денег никогда не может быть слишком много.
Мы оба рассмеялись.
— Что мне в тебе нравится больше всего, — сказала она, — так это то, что ты никогда не лжешь.
— И потом, — заметил я, — тебе ведь, наверное, приходится платить огромный налог? Вот тут я тебя все-таки обставил: деньги, которые я зарабатываю, идут прямо мне в карман, и никто не может их у меня отнять:
— У нас будет свой дом, — мечтательно произнесла Элли, — свой дом на Цыганском подворье. — И почему-то вдруг зябко повела плечами.
— Тебе не холодно, дорогая? — сразу спросил я и посмотрел на небо. Но там не было ни единого облачка, и солнце сияло вовсю.
— Нет, — ответила она.
И действительно, было необыкновенно жарко. Мы совсем разомлели на солнышке.
— Нет, — повторила Элли. — Просто я вспомнила ту цыганку…
— Забудь о ней, — сказал я. — Она явно сумасшедшая.
— Как по-твоему, она и вправду считает, что та земля проклята?
— Цыгане, они все такие. Вечно твердят о разных проклятиях.
— Ты много знаешь про цыган?
— Ничего не знаю, — признался я. — Если тебе не нравится Цыганское подворье, Элли, мы можем купить землю в другом месте. На вершине горы в Уэльсе, на испанском побережье или среди холмов в Италии. Сэнтоникс и там построит для нас дом.
— Нет, — решительно возразила Элли. — Я хочу, чтобы наш дом был там, где мы впервые встретились. Ты так внезапно появился тогда из-за поворота, потом увидел меня и остановился, не сводя с меня глаз. Я этого никогда не забуду.
— И я тоже, — пообещал я.
— Вот там пусть и будет наш дом. И твой друг Сэнтоникс построит его.
— Если он еще жив, — почему-то встревожился я. — Он тяжко болен.
— Он жив, — сказала Элли. — Я к нему ездила.
— Ты к нему ездила?
— Да. Когда была во Франции. Он был там в санатории.
— С каждой минутой, Элли, ты меня удивляешь все больше и больше. Сколько же ты всего успела сделать!
— По-моему, он замечательный человек, — сказала Элли, — но страшноватый.
— Он тебя напугал?
— Да, не знаю почему, но мне было очень страшно.
— Ты рассказала ему про нас?
— Да. Я рассказала ему все, и про нас, и про Цыганское подворье, и про дом. Он ответил, что мы еще успеем воспользоваться его услугами. Он очень болен, но, по его словам, у него еще хватит сил поехать посмотреть участок, сделать разметку и сделать эскизный проект. Он сказал, что не беда, если даже он умрет до окончания строительства. Но тут я заявила, что он обязан жить и дальше, потому что мне хочется, чтобы он увидел, как мы там устроимся.
— И что он на это сказал?
— Спросил, знаю ли я, что делаю, выходя за тебя замуж, и я сказала, что, конечно, знаю.
— А потом?
— А потом поинтересовался, знаешь ли ты, что делаешь.
— Я-то знаю, — не сомневался я.
— Он сказал: «Вы всегда будете знать, куда идете, мисс Гутман. — И добавил:
— Вы всегда будете идти туда, куда вам хочется, и поэтому не свернете с выбранного пути. А вот Майк, — продолжал он, — может забрести куда-нибудь не туда. Он еще недостаточно взрослый, чтобы знать, куда он направляется». На что я ответила, что рядом со мной тебе ничего не грозит.
Она была крайне самоуверенным существом, моя Элли. Должен сказать, слова Сэнтоникса здорово меня разозлили. Он напомнил мне мою мать. Та всегда считала, что знает обо мне больше, чем я сам.
— Я знаю, куда иду, — сказал я. — Я иду туда, куда хочу, и мы идем туда вместе.
— Развалины старого дома уже убирают, — сообщила Элли, переходя к насущным нашим делам, — Как только эскизный проект будет готов, работа пойдет быстро. Нам нужно спешить. Так сказал Сэнтоникс. Хочешь, мы зарегистрируем наш брак в следующий вторник? — спросила Элли. — Вторник — хороший день.