Ночное солнце
Шрифт:
Ударом ноги отбросил одного из державших девушку, ударом кулака — второго. Лежавший на ней парень откатился в сторону и осел на землю, пытаясь натянуть штаны. Этим воспользовался Суслик и, схватив валявшийся на траве сук, изо всей силы ударил парня по голове. Сук оказался трухлявый, он рассыпался на голове у парня, и тот на мгновение застыл в нелепой позе, ошалело глядя по сторонам.
Пеунов бросился к тем, кто держал тщедушного паренька. Но, отбросив свою жертву, они сами накинулись на Пеунова.
А тем временем, придя в себя, отброшенные
И вот тут Петр оказался перед дилеммой, с которой не предполагал когда-нибудь столкнуться в жизни.
Он был прикован к парню, которого держал. Тем временем второй, которого он только что перебросил через себя, и тот, первый, наконец-то очухавшийся и доставший из кармана перочинный нож, уже приближались к нему. Понимал Петр и то, что Пеунов не справится со своими противниками и они через минуту-другую могут просто убить его.
Как быть?
Тогда Петр, не без усилия над собой, сделал то, против чего восставали весь его спортивный характер, все его воспитание, все, к чему он был свято приучен.
Он сильно нажал против сгиба руки, хрустнул сустав, и с нечеловеческим воем парень, которого он держал, покатился в траву. Потеряв сознание от боли, он затих и не шевелился.
Не медля ни секунды, Петр прыгнул к тому, что держал перочинный нож, отвел удар и, завернув парню руку с ножом за спину, резко поднял ее вверх. Воздух огласил еще более пронзительный вопль. А Петр… Петр с удивлением поймал себя на том, что на этот раз, ломая нападавшему руку, сделал это с какой-то яростной радостью.
Все это заняло секунды. Когда он оглянулся, ища третьего, то услышал лишь удалявшийся топот.
Петр бросился на помощь Пеунову. Но там уже подоспел Суслик. На этот раз он схватил палку покрепче и несколькими ударами вывел из строя одного из боровшихся с Пеуновым парней. Второго они втроем скрутили в одну минуту.
Тяжело дыша, не замечая синяков и ссадин, торжествующие, они приходили в себя.
Перед ними на истоптанной поляне валялись без сознания трое парней, четвертый, связанный, с ужасом смотрел на них, он уже понимал, что его ждет.
А в стороне рыдала девушка. Она, как могла, натянула на себя разорванную одежду. Лицо ее опухло от ударов, оно было залито кровью и слезами. Она рыдала надрывно, закрыв глаза, раскачиваясь из стороны в сторону, заламывая худые руки.
Паренек стоял рядом, он смотрел на нее потерянным взглядом, он не знал, что делать, чувствовал себя виноватым и понимал, что, вопреки всякой логике, вопреки рассудку, будет считать себя виноватым всю жизнь. И она тоже, наверное. Что не захочет его больше видеть, что он потерял ее навсегда…
Он всхлипывал, размазывал по лицу кровь, топтался, в отчаянии глядя на свою девушку.
Вдруг он огляделся, в глазах его загорелся безумный огонек, он бросился к связанному и, наклонившись, стал изо всей силы колотить его кулачком по голове.
Суслик и Пеунов еле оттащили его.
— Тише, друг, тише, — успокаивали они его. — Сейчас поедем домой, сейчас милицию вызовем. Все будет в порядке, тише. Хорошо мы вовремя подоспели. А этот свое получит. Не бойся.
«Да, этот свое получит, — думал Петр с горечью, — все эти бандиты свое получат. Ну а девушка? Ей что от этого, легче станет?» И вдруг на какое-то мгновение он представил на ее месте Нину! Все тело покрылось гусиной кожей. Он зажмурил глаза. Подошел к матерно ругавшемуся связанному парню и внимательно посмотрел на него. Видимо, тот прочел в его глазах такое, от чего сразу заорал во весь голос:
— Не тронь, слышь, не тронь, сволочь, не имеешь права! Пусть милиция разбирается. Не бей! Не бей! Я ничего не делал! Я девку не трогал. Это они. Они! Есть свидетели. Вы сами видели! Я что, ее трогал, скажи, трогал?
Он еще что-то кричал, захлебываясь словами, брызжа слюной, но Петр уже отошел.
— Слушай, Композитор, — зашептал ему Суслик тихо, — эта девчонка не того? Не покончит с собой? Ты посмотри.
Петр испугался. Теперь девушка не плакала. Она, как сомнамбула, с неподвижным, устремленным в пустоту взглядом, шла к тропинке. Метавшегося вокруг нее паренька она не замечала, не слышала, что он говорил. Она вообще ничего не видела и не слышала.
— Вот что, Суслик, иди за ней, — распорядился Петр, — и ни на шаг не отходи. Ты мне за нее головой отвечаешь. Посади в моторку и стереги. Понял? — И добавил бессознательно много раз слышанное в устах отца слово: — Выполняй!
Сам он вместе с Пеуновым без особой деликатности помог подняться очнувшимся и стонущим от боли парням и повел всех троих к пляжу.
Парни что-то бормотали, пытались объяснить, пока Петр не сказал им жестко:
— Не заткнетесь — вторую руку сломаю!
Те мгновенно замолчали.
— Скажите спасибо, что на спортсмена напали, — назидательно приговаривал Пеунов, подталкивая их, — на чемпиона. Гений дзюдо! У них, у спортсменов, благородство есть, спортивная этика. По мне, я б вам шеи свернул и сказал, что так и было. Слушай, Петр, — добавил он, глядя на парней, — а может, по второй сломаем? А? Кто там в милиции разбираться будет? Все равно расстреляют!
Парни бросали на Пеунова испуганные взгляды и умоляющие — на Петра. Они считали, что их жизнь теперь целиком зависит от него.
Спустились к воде. Сели в моторку, привязали обе лодки на буксир. Пеунов не зря изучал двигатели, во всяком случае, его знаний хватило, чтобы запустить мотор и довести катер до города.
Они не стали причаливать к лодочной станции: понимали, что переживает девушка. Остановились в километре от поста речной милиции. Суслик сбегал туда, и через полчаса милицейские машины доставили всех в городское управление.
Протоколы, допросы заняли все оставшееся время, и Петр добрался до дому лишь поздно вечером.