Ночной дозор
Шрифт:
Женщина уже не боялась ни автоматов, ни звуков выстрелов, она знала: если стреляют не в тебя, ты в безопасности.
Руки сами потянулись к камере, так солдат хватает автомат, заслышав выстрелы. Она передернула затвор камеры и принялась нажимать кнопку. Катя не выставляла ни диафрагму, ни выдержку, а просто нажимала на кнопку.
Угол обзора был довольно узок, его ограничивали два столика, а снизу обрезала спина одного из посетителей, который лежал на асфальте. Она нажимала и нажимала, все ближе и ближе подползая к
Наконец раздался щелчок, и камера зажужжала, сматывая пленку в кассету. Как солдат зубами выдергивает чеку из гранаты, так и Катя рванула зубами обертку следующей пленки, отбросила крышку камеры, кассету бросила в сумку и стала заправлять пленку. На удивление, даже пальцы не дрожали, и с этой операцией она справилась довольно быстро.
Внезапно на лицо Ершовой упал яркий солнечный луч.
Пуля, выпущенная Шуриком, вспорола зонтик, и полосатая ткань затрепетала, хлопая на сильном ветру.
— Ну, ну, — бормотала Ершова, глядя на бегущих бандитов. Те уже были на крыльце и в упор расстреливали лежащих телохранителей и Малютина.
Она вновь вскинула камеру, когда убийцы забирались в «Опель», успела четырежды нажать кнопку. Машина взревела, завизжали колеса, и «Опель» зигзагами полетел по набережной. Катя встала в полный рост и принялась снимать все, что видела: застывших зрителей с перекошенными, удивленными лицами, трупы в лужах крови, все еще сидящего возле «Волги» шофера.
И тут до нее дошло. Это было как удар пули, как вспышка молнии: «Я одна успела сфотографировать убийство. Теперь я невольный свидетель произошедшего, причем свидетель не простой, а имеющий доказательства».
Она глянула на машину, объезжавшую фургон, быстро навела камеру, максимально приблизив ее к себе, и дважды нажала на кнопку. И тут ей показалось, что «Опель» не идет на обгон, а разворачивается для того, чтобы вернуться.
«Следующая пуля моя! Не получила в Чечне, так здесь схлопочу. Будь вы неладны, сволочи! Подонки!»
Она бежала по набережной. Сумка болталась на плече, камеру придерживала рукой, прижимая к груди, как мать придерживает грудного ребенка. «Скорее! Скорее'»
Она свернула в первую попавшуюся подворотню, сырую, мрачную, туннелеобразную. До ее ушей донесся звук милицейской сирены, вскоре мелькнули красные и синие вспышки. «Надо скорее уносить ноги!» — сказала она себе, переводя дыхание и собираясь с мыслями.
Милиции Катя сейчас боялась не меньше, чем бандитов. Бандиты не знали, кто она, а с милицией придется объясняться. «Ко всем прелестям, документов у меня с собой нет… Журнал! Я его забыла, — усмехнулась Ершова, — забыла, как последняя дура. Он лежит на стойке рядом с чашкой уже остывшего кофе. А может быть, и не на стойке, может, выронила, пока бежала. Нет, вроде, я его в руках не держала… Господи, скорее отсюда!»
Через арку она вышла в короткий переулок, абсолютно безлюдный.
«Да, фотоаппарат
«Быстрее! Быстрее'» Она не шла, она бежала, миновала переулок, вновь очутилась среди людей и тут поняла: именно бег вызывает странные взгляды немногочисленных прохожих.
Катя остановилась, прижалась спиной к шершавому граниту цоколя шестиэтажного здания и, запрокинув голову, посмотрела на небо. Там, в разрывах белых облаков, словно натягивая струну, мчался реактивный самолет. След получался идеально ровным, тронь напряженным взглядом — и зазвенит.
Теперь она пошла тише. Коленки подрагивали, как после кросса или подъема на десятый этаж «Господи, это же надо, опять попала в историю! Кого убили? За что? Что мне бармен говорил, никак не могу вспомнить… Ну, ну, думай!»
Но как она ни напрягала память, из косноязычных английских выражений бармена она так ничего не смогла уразуметь.
«Ну и денек!»
Ей даже не пришло в голову связать фамилию Малютин и убийство. Ершова увидела маленькое кафе, дверь которого была гостеприимно распахнута, а окна прикрывали жалюзи.
«Тут меня никто не увидит. Хоть немного отсижусь, переведу дыхание, соберусь с мыслями».
Только сейчас она вспомнила о встрече, которую назначила, ради которой и пришла на набережную.
— Воды! — переступив порог, воскликнула Катя.
Бармен, женщина, учтиво улыбнулась:
— Минеральной или простой?
— Любой.
— Тогда могу предложить минеральной, из святого источника, — усмехнулась женщина за стойкой, наполняя высокий стакан. — Произведено и бутилировано с благословения патриарха, — прочла она на бутылке, причем таким тоном, что было непонятно, глумится она или восхищается предприимчивостью людей в рясах.
— Лишь бы напиться. Святости у меня от нее вряд ли прибавится.
— Вам плохо, что ли?
— Нет, все нормально. Устала.
По перекрестку промчалась милицейская машина, угрожающе завывая и сверкая мигалками.
— Случилось что? — задумчиво сказала барменша, вышла из-за стойки и выглянула на улицу. — Куда-то к набережной помчалась, да и стрельба, вроде, оттуда слышалась.
— Я тоже услышала. Решила зайти, спрятаться. Сколько я вам должна за воду?
— Сущую ерунду.
— Тогда еще чашку кофе.
Через пару минут на стойке дымилась маленькая чашечка.
— Что это у вас так пусто?
— Время такое: алкаши уже похмелились, а приличные люди пить еще не начинали. Где-то часам к пяти клиент пойдет, а до пяти будет тихо. Пара-тройка туристов, пара-тройка местных — вот и вся публика. Скучно, в общем.
— А ночью вы работаете?
— Работаем. Ведь ночи-то белые, да и игральные покерные автоматы у нас стоят. Есть любители за рычаги подергать.