Ночной мороз
Шрифт:
Ее голос больше не был мягким и певучим. Она говорила сквозь зубы, с напряженными ноздрями и сощуренными глазами.
— Я крикнула ему, что это еще не все. Я кричала, что погублю его. Что я пойду на рыночную площадь, разденусь догола и расскажу всем, что он сделал со мной. Я сказала ему, что он будет наказан и пригвожден к позорному столбу и что все будут ненавидеть и презирать его, как я. Я рассказала ему о своей несчастной жизни и что его жизнь будет не менее несчастной…
Она срывала ногтями кору с дерева и бросала вниз.
— Он умолял, плакал, — продолжала она. — Он обещал мне все, что я захочу. Но я повернулась и исчезла в лесу,
Она улыбнулась, но получилась только злая усмешка. Казалось, она уже забыла о присутствии Валманна.
— Но я вернулась на следующий день. И на следующий. И на следующий… Я приходила к нему снова и снова. Я вела себя, как шлюха. Я кричала на него. Он пытался бежать, но ничего не получилось. Он был уже слишком стар и слаб. А я стала сильной. В теле, которое он испортил, появились мышцы. Мышцы, но не способность любить.
Сквозь полузакрытые веки показались слезы.
— Я пришла еще раз, — всхлипнула она. — Ему не удалось уйти от своей совести. Я была там, пока он не засунул в рот ружье и не выстрелил… А Кали смеялась!
Звуки, вырывавшиеся у нее изо рта, мало походили на смех.
— А как же она?.. — Вопрос вырвался у Валманна подобно слабому стону. — Лидия. Твоя мать?..
— Она! — Ханне резко изменилась. Она открыла глаза, и они засверкали от бешенства. — Ты что, думал, что она ускользнет? Она была еще хуже его. Она, которая знала,но никогда ничего не говорила? Она ведь каждый вечер слышала все, что происходило в доме, но делала вид, что ничего не знает. Она, наверное, думала, что он оставит еев покое, если сможет делать со мной, что захочет. Она, наверное, думала, что он оставит Клауса в покое, если ему будет позволено издеваться надо мной. Она думала только о себе и о Клаусе. Клаус, Клаус, Клаус…
Ханне Хаммерсенг начала сдирать кору со ствола. Ее голос и слова больше не звучали заученно. Театр боли стал жуткой реальностью.
— Она была свидетелем всего того, что происходило, как тогда свидетелем изнасилования! — кричала дочь. — Но сейчас она была полумертва, неподвижна и беспомощна. У нее уже не было власти над маленьким ребенком. И хотя она была на его стороне, она ничего не могла сделать. Она слышала выстрел. Я видела ее наверху у лестницы. Она видела меня. Она кричала, что я поплачусь за это. Она хотела помочь ему, когда уже было поздно. Она приготовилась спуститься вниз. И тогда я сорвала с него золотое кольцо, обручальное кольцо, которое они всегда демонстрировали на людях как доказательство своего счастливого брака. Я стащила с него это толстое обручальное кольцо и засунула его в механизм лифта. Она не смогла спуститься. Ведь ноги ее не действовали. Я оставила ее наверху. А сама пошла в лес и долго смеялась. Кали смеялась!
Из ее глотки вырвались хриплые, отвратительные звуки.
— И это все? — Этот простой вопрос дался Валманну с большим трудом. — И Кали была удовлетворена?
— Нет, Кали вернулась…
Голос Ханне снова стал плавным и тягучим, а сама она стояла и ритмично раскачивалась из стороны в сторону, как будто входила в транс.
— Кали приходила каждый день навестить маму. Каждый день… Каждый день… И с каждым днем крики и рыдания становились все слабее. Но Кали не слышала их. Онаже не хотела слышать, как плакала Ханне тогда в детстве. И зачем было Кали беспокоиться о ней сейчас? Еекрики были как
Она вдруг окинула его совершенно нейтральным взглядом, как будто только что прочла лекцию по психологии внимательному студенту. Потом она слабо улыбнулась, как будто сама изумилась всему ужасу только что изложенного материала, всех этих трагических событий.
— «Дай мне поесть!» — кричала она с лестницы. «Еды!» Еда? — спрашивала я себя. Что это значит? «Любви!» — кричала я ей в ответ. «Любви!» И тогда она скрежетала зубами как дикий зверь!
Ханне покачала головой, как будто сама с трудом верила в то, что только что рассказала.
— И когда она свалилась с лестницы, взмахнув руками, как подбитая птица, ей пришел конец. Но не мне.
— Теперь все кончено, — сказал Валманн. — Они уже мертвы. Пойдем со мной… Я уверен, что мы найдем для тебя место, где ты обретешь покой.
— А там есть деревья? — спросила она еле слышно. — Я видела любовь в жизни только от деревьев.
— Там есть деревья, — ответил Валманн. — Это я гарантирую.
— Ты всегда был отличным парнем, Юнфинн, — ответила она совершенно нормальным голосом. — Все девчонки были в тебя влюблены. Да, мне кажется, я пошла бы за тобой, если бы ты позвал. Подумать только, отправиться в город с Юнфинном Валманном! — Она произнесла это мечтательно, как маленькая девочка. И протянула ему руку с окровавленными ногтями.
60
— Ну а ребенок, Юнфинн, что стало с ним?
— Ребенок? — Юнфинн вздрогнул. Он шел, погруженный в свои мысли, смотрел на деревья в лесу и пытался вспомнить, как он гулял здесь когда-то. С чего это она вдруг говорит про ребенка?
Он отметил про себя, что она часто меняла тему разговора, иногда весьма неожиданно. Он привык к этому. Но про детей думать было рано. Они ведь живут вместе совсем недавно…
— Я говорю про ребенка Сары Шуманн. — Она внимательно посмотрела на его лицо и рассмеялась. — Ты чего испугался?
— Ребенка усыновили, — ответил он, вздохнув с облегчением. — Забрали прямо из больницы. Для него же лучше, несчастное создание! Солум захотел оплатить ДНК-тест, и, если бы оказалось, что отцом ребенка был Клаус Хаммерсенг, он думал назначить ребенка своим наследником. У него в кармане не один миллион. Но приемные родители отказались. Вся округа знает теперь о тамошних событиях, и для несчастного наследника такая ноша оказалась бы слитком тяжелой, тем более что он незаконнорожденный. Подумай только: мать убивает отца, а затем ее убивает тетя ребенка! А сам ребенок наследует одну из самых роскошных усадеб в округе. Люди никогда не перестали бы чесать языками по этому поводу. Во всяком случае, у нас в Хедмарке.
— В твоих устах все это прозвучало словно дешевый роман.
— Как бы я хотел, чтобы это было дешевым романом.
— Так это Ханне убила Сару в хижине?
— Да, Ханне. Она хотела отомстить за Клауса. Следила за каждым шагом Сары. И ждала только подходящего момента и места. Я надеюсь, что Кали посетила ее в последний раз.
— Получается, здесь есть какая-то справедливость?
— Но не та, которую подразумеваем мы, — ответил Валманн и погладил ее легонько по затылку, где на месте состриженных волос еще был пластырь.