Ночной огонь
Шрифт:
«Здесь что-то не так, — покачала головой Альтея. — Как он может стать Семпитерналом, если ни один из трех клубов его не приглашал?»
Хильер пожал плечами: «Как-нибудь просочится — посредством осмоса, надо полагать. Короче говоря, у меня нет ни малейшего представления о том, что происходит по соседству. Скорее всего, все это выдумки».
Джаро вдруг вспомнил: «Форби Мильдун? Он приходится дядей Лиссель Биннок. У Рюта роскошная космическая яхта; она стоит в ангаре терминала, и он никогда ей не пользуется. Лиссель говорила мне, что Мильдун хочет купить эту яхту, но Рют заламывает невероятную цену».
«Надо полагать, на самом деле он не хочет с ней расставаться», — заключил Хильер.
Джаро занялся учебой, а Хильер и Альтея погрузились в изучение справочной литературы,
«Не забывай, что, если ты намерен — в соответствии с нашими рекомендациями — работать над получением ученой степени в сфере эстетической философии, участие в Ойкуменическом конгрессе может оказаться для тебя чрезвычайно поучительным», — прибавил Хильер.
«Даже если доклады тебя не заинтересуют, ты сможешь завязать полезные связи», — вторила мужу Альтея.
Хильер мудро кивнул: «Мы будем находиться в среде известнейших авторитетов, представляющих самые различные дисциплины — антропологов, изучающих развитие первых поселений на бесчисленных планетах, эстетических аналитиков, философов-культурологов, специалистов по сравнительному искусствоведению и параллельной феноменологии, а также символогов — таких, как мы. Даже декан Хутценрайтер прибудет собственной персоной. Вдохновляющая возможность обмена опытом!»
«Я подумаю, — пообещал Джаро. — В данный момент я настолько занят, что у меня ни на что не остается времени, кроме подготовки к экзаменам и боевых упражнений».
«Хмф! — фыркнул Хильер. — Как долго ты собираешься заниматься этими пинками и зуботычинами?»
Альтея язвительно ответила за сына: «До тех пор, пока он не сможет искалечить одним прикосновением пальца какого-нибудь ничего не подозревающего прохожего».
Джаро рассмеялся: «Это очень просто. Если ты хочешь, чтобы я кого-нибудь искалечил, тебе достаточно только назвать этого человека».
«Шутки шутками, — вмешался Хильер, — но должен же быть какой-то предел!»
«Должен быть, — согласился Джаро. — На сегодняшний день я одолел примерно половину курса. Это очень увлекательно — чем дольше я учусь, тем больше мне хочется знать»
«Надеюсь, что от твоей неутолимой страсти к познаниям что-нибудь останется и на долю Института», — иронически отозвался Хильер.
4
Время летело незаметно. Самое знаменательное событие года — великолепный выпускной бал под наименованием «Домбриллион» — должно было состояться за неделю до церемонии выдачи дипломов. Так как выпускной бал официально организовывался руководством Лицея, социальные иерархические различия игнорировались. В прицнипе любые выпускники, от самых презренных профанов до весомых представителей престижных клубов, могли участвовать в Домбриллионе на равных основаниях, рассчитывая на обстановку дружелюбной терпимости. На практике, однако, каждый клуб резервировал для своих членов особые столы и заказывал для них особые костюмы.
Романтический привкус предстоящего бала заразительно горячил воображение Джаро. Он не мог избежать тоскливых уколов зависти при мысли о пиршествах и праздничных развлечениях, для него недоступных. «Ты сам того хотел!» — говорил он себе. Если бы он действительно пожелал развлекаться на выпускном маскараде, он мог бы это устроить без труда. Он мог бы сопровождать, например, любую девушку из клуба «Непримкнувших», причем у него был широкий выбор. Клуб этот объединял разношерстную компанию — среди них встречались профаны, инопланетяне, провинциалы, те, кому восхождение по ступеням социальной лестницы оказалось не по силам или не по душе, а также всевозможная прочая публика, в том числе отщепенцы и полу-социопаты, анархисты и религиозные фанатики. Многие из «непримкнувших» девушек были достаточно привлекательны; иные, однако, могли вести себя непредсказуемо. Некоторые впадали в состояние безразличной подавленности, начинали рыдать или ругаться — или неожиданно пускались в пляс, совершая дикие прыжки. Другие делали неприличные жесты или изготовляли из волос лакированные рога, увенчанные светящимися лампочками. Однажды «непримкнувшая» девица явилась на торжественный бал, прикрытая лишь кольцами двуглавой змеи. Другая, употребив чрезмерное количество спиртного, принялась фальшиво распевать скабрезные матросские частушки, забравшись на эстраду, хотя оркестр в это время исполнял сдержанную пассакалию. Среди них попадались просто буйные помешанные. В конце концов Джаро решил, что, если он действительно соберется участвовать в Домбриллионе, ему следовало найти подругу другого сорта.
Размышления о выпускном бале вызывали в нем противоречивые побуждения, и он мрачновато насмехался над своей непоследовательностью. Ему хотелось хотя бы на несколько минут насладиться радостями высокого престижа, не занимаясь длительным и трудоемким восхождением на пирамиду социальной иерархии, не карабкаясь по головам неудачников и не цепляясь за фалды впереди идущих. Джаро понимал неразумность и даже некоторую унизительность такого желания, но не мог игнорировать его. В практическом отношении ему следовало, конечно, оставаться дома и тем самым отказать себе в романтическом воспоминании о Домбриллионе. Джаро продолжал беспокоиться по этому поводу независимо от того, к какому решению он склонялся в то или иное время.
За неделю до выпускного бала лицейские выпускники устраивали традиционное утреннее собрание, чтобы поболтать, сфотографироваться, подписать выпускные альбомы, поделиться планами на лето и, в целом, предаваться сладостно-печальным воспоминаниям о безвозвратно прошедшей ранней молодости.
Явка была обязательной. Джаро аккуратно оделся, причесал коротко подстриженные густые черные волосы и пришел на собрание. По такому случаю двор перед Лицеем весело разукрасили вымпелами и транспарантами, гирляндами флажков, порывисто мечущимися на ветру продолговатыми воздушными шарами и эмблемами тридцати клубов. Справа и слева расставили длинные столы: всем желающим предлагались пирожные и печенье, игристое вино и фруктовый пунш.
Джаро расписался в журнале регистрации участников, обвел глазами двор и уселся в сторонке на скамью. Там он собирался оставаться некоторое время, после чего рассчитывал удалиться так же ненавязчиво, как прибыл.
Таковы были намерения Джаро, хотя он и не исключал возможность их изменения в зависимости от обстоятельств. Наблюдая за прибытием и разговорами студентов, Джаро начинал ощущать легкое замешательство. Ни один из сверстников не был таким, каким Джаро его помнил. Произошло преображение, вызванное возрастом. Он не встречался ни с кем из них на протяжении года. Несомненно, они заметили бы такие же изменения и в нем, если бы присмотрелись, а не проходили мимо, бросая мимолетные взгляды. Может ли быть, что его все еще окружал, подобно черной ауре, позор унижения? Так или иначе, какая разница? Джаро позволил себе усмешку, ничем не напоминавшую веселую улыбку.
Откинувшись на спинку скамьи, Джаро разглядывал суетившихся на дворе молодых людей. Он не замечал ни Коша, ни Алмера, ни Лонаса, ни Ханафера. Появилась Лиссель Биннок. Она почти потерялась в стайке девушек, собравшихся с другой стороны двора. Стайка закружилась и рассыпалась — из нее, пританцовывая от возбуждения и веселья, почти выбежала Лиссель. На ней были очаровательное темно-зеленое платье с короткой плиссированной юбкой и зеленые чулки до колен. Джаро не мог сдержать в себе щемящую волну эмоций. Это не была похоть, это не было даже страстное желание обладать — по меньшей мере, не совсем; скорее это был приступ скорбной тревоги. Лиссель олицетворяла юность, кипение жизни, легкомыслие и все те аспекты бытия, в которых ему, по той или иной причине, было отказано. При всех ее недостатках она была невероятно притягательна.