Ночной Орел (сб. ил. Л.Фалина)
Шрифт:
— Да, пожалуй, ты прав… — согласился Локтев.
Ивета молчала, подавленная видом одинокого мрачного утеса, такого не похожего на окрестные горы, такого высокого, недоступного и страшного. Он действительно напоминал гигантский палец с кривым, обломанным ногтем — настоящий палец дьявола! Неужели Иван живет в какой-нибудь расселине этого жуткого столба?..
Медленно двигаясь друг за другом у самого подножия утеса, лыжники внимательно ко всему присматривались. Снег тут лежал нетронутый, девственный, словно свежая накрахмаленная простыня.
Сделав почти полный круг, они нашли наконец неопровержимое доказательство того, что Чертов Палец обитаем, причем не простым человеком, а летающим.
— Посмотрите! Что это? — Ивета лыжной палкой указала на белый, почти незаметный на фоне снега предмет.
Горалек проворно нагнулся, поднял его и торжествующе показал майору.
Это была толстая стеариновая свеча, совершенно целая.
— Да… — только и смог сказать Локтев.
— Лежит поверх снега, следов вокруг нет, — резюмировал находку Горалек, взявший на себя роль сыщика и следопыта. — Ворона ее принести не могла. Значит, обронил Кожин, когда летел домой. Обронил и не заметил, потому что нес их, наверное, несчетное количество, сколько удалось взять. Причем, обронил недавно, не позже чем сегодня утром, потому что ночью валил снег и он засыпал бы свечу, если бы Кожин потерял ее раньше. Кроме того, свеча ведь! Она может понадобиться только тому, кто живет в пещере. По себе знаем, тоже ведь пещерные жители…
— Но почему же он, в таком случае, не отозвался? — огорченно воскликнула Ивета.
— Это другой вопрос, — ответил Горалек. — Если бы он спал, наши выстрелы разбудили бы его, это точно. В его положении люди спят очень чутко, особенно днем. Значит, либо его нет дома, либо он увидел нас и не захотел с нами встречаться.
— Скорей всего, не захотел, — хмуро заметил Локтев. — Вряд ли он днем куда-нибудь полетел.
— Тогда давайте попробуем еще…
Ивете не верилось, что Иван видел ее и не пожелал к ней спуститься.
— Сколько можно кричать… Кожин парень упрямый. Раз не захотел, значит, зря мы тут будем надрываться, — заявил Локтев.
— Тогда что же, домой? — спросил Горалек.
— Выходит, что домой… К нему ведь не заберешься. Если он видел нас и не захотел показаться, нам тут больше нечего делать. У него есть полная возможность нас игнорировать, стой мы тут хоть до ночи. Снимется в темноте с утеса и улетит. А мы этого даже и не заметим… Остается одно: надеяться, что завтра все обойдется…
На обратном пути они долго молчали, погруженные в печальные мысли. Только лыжи их тихонько поскрипывали по свежему снегу.
Потом Горалек вспомнил о бумагах, извлеченных из портфеля барона фон Норденшельда. Помимо прочего, там был протокол решения об отправке доктора Коринты в Прагу, в распоряжение высших властей протектората.
— Неаккуратно мы работаем, майор, — пробасил Горалек сокрушенно.
— О чем ты?
— Да обо всем… Кожина из рук выпустили, Коринту проморгали. Плохо получилось. С нас ведь за это и спросить могут. У вас, скажут, под носом в тюрьме большого ученого держали, а вы не сумели освободить его! Не партизаны вы, скажут, а увальни трусливые, лежебоки запечные…
— С доктором действительно некрасиво вышло. Можно подумать, что мы бросили его на произвол судьбы. Но ведь это не так. Мы готовились, изучали обстановку и не виноваты, что его вдруг взяли и увезли. Пока он был здесь, освободить его было трудно, невероятно трудно, однако можно. А теперь все: до Праги нам не достать.
— Не тужи, доберемся и до Праги!
— Не сомневаюсь. Но пока доберемся, они десять раз успеют с Коринтой расправиться.
— Хотели бы расправиться — здесь бы расправились. У них это быстро. А раз увезли, значит, он им нужен живой, а не мертвый. Я уверен, что мы еще встретимся с Коринтой…
К полудню лыжники достигли Медвежьего лога и остановились передохнуть. После короткой передышки, во время которой наскоро подкрепились шоколадом, Локтев сказал Ивете:
— Вот что, сестрица. До лагеря тут близко, доберетесь одна, а нам с Горалеком надо осмотреть позиции.
— Хорошо, товарищ майор…
Ивета была рада побыть наедине с собой. Присутствие командиров стесняло ее, мешало думать. А подумать хотелось о многом. Она быстро побежала по проложенной утром лыжне и вскоре скрылась среди белых прозрачных деревьев.
Командиры закурили и осмотрелись по сторонам.
— Первым делом наметим пулеметные точки, — сказал Локтев.
Они достали из планшетов карты-трехверстки и не спеша двинулись в обход Медвежьего лога.
41
Для решающей битвы партизаны всего горного района объединились в один мощный кулак и собрались невдалеке от Медвежьего лога.
К отряду Горалека присоединилось три отряда таких же размеров и более десятка групп по пятнадцать — двадцать человек в каждой. Утром прибыли связные и доложили, что на марше еще три отряда из соседних районов. Они должны прибыть к Медвежьему логу не позже полудня.
Таким образом, к месту генерального сражения с карателями собрались внушительные партизанские силы — до двух тысяч бойцов. Конечно, это было не так уж много по сравнению с численностью и технической оснащенностью карателей, но на стороне партизан было главное преимущество: выбор места для боя и возможность нанести удар первыми. Это и должно было решить исход сражения.
Когда все отряды заняли отведенные им позиции и тщательно замаскировались, над горами появились фашистские штурмовики. Они с ревом носились над безбрежным лесным массивом, пикировали вниз, обстреливали из тяжелых пулеметов и забрасывали бомбами каждый подозрительный объект.
— Хоть бы эти стервятники до появления Кожина убрались! — тихо проговорил Локтев.
Он лежал рядом с Горалеком в кустах на вершине холма, с которого просматривался весь Медвежий лог. Это была глубокая, чуть изогнутая в дугу балка, растянувшаяся более чем на километр. Когда-то по ней проходила лесная дорога, по которой вывозили бревна с лесозаготовок, но, давно заброшенная, она густо поросла кустарником и хвойным молодняком.
На замечание Локтева Горалек отозвался густым сдержанным басом, не отрывая от глаз бинокля: