Ночной волк
Шрифт:
Она подумала и решила:
— Значит, надо уехать так.
— Почему надо-то?
Это я спросил уже совершенно спокойно, потому что теперь мы с моей молодой доброхоткой были хоть в чем-то на равных: у нее была какая-то своя цель, но и у меня появилась своя.
— Раз говорю, значит, знаю.
— Но я-то не знаю.
Тут уже она на меня посмотрела раздраженно:
— Ты чего, дурак, да? Не сечешь, чего творится?
— Кое-что секу.
— А чего ж тогда…
Я сказал Изауре:
— Дай чаю, а?
Изаура,
— Слушай, — посмотрел я на Алену, — я в чем-нибудь виноват?
— А кто говорит, что виноват? — возмутилась она глупости вопроса.
— Никого не убил, не обидел — так или нет?
— Ну и чего?
— Тем не менее меня выкинули из дому, теперь вот выкидывают из города. Я ведь не спрашиваю — кто. Но имею я право хотя бы знать — почему?
— Мне тоже налей! — крикнула она в кухню. Потом спросила с иронией: — А тебе это важно?
Я легкий тон не принял:
— Вся моя жизнь ломается, а другой у меня нет.
— Зато живой пока что, — возразила она вполне резонно, — и останешься живой.
Изаура принесла чайник и чашку для меня. Она поддержала подругу:
— Ты же сам хотел уехать.
— Я с тобой хотел.
— Ишь ты, — удивилась Алена, — любовь-то какая!
Я терпеливо глядел на нее — ждал ответа на свой главный вопрос.
— Ну и чего тебе надо знать? — отозвалась она наконец.
— Расскажи, что можешь. Я же не прошу лишнего. Ни адресов, ни фамилий. Просто — что происходит. И при чем тут я?
Впервые я увидел на ее лице что-то вроде неуверенности.
— Трудно объяснить. Уж очень все запутано.
— Давай хоть как-нибудь.
— Понимаешь, — начала она, — есть одна… ну, как бы сказать… команда, что ли. Ну, в общем, люди. И они кое-что должны найти. А другие тоже ищут. Вроде конкуренции. Вот и возникает напряженка.
— А я при чем?
— Лес рубят, щепки летят, — сказала она.
— Ясно, — кивнул я.
В каких только ситуациях не слышал я эту пословицу! Не поспоришь — народная мудрость. Несчастный народ, у которого такая мудрость…
— Ты, может, и ни при чем, — поморщилась Алена, — но если бы я тебе тогда не позвонила, тебя бы в живых не было. Убрали бы, и все.
— Я что, кому конкурент?
Она довольно долго молчала, кривя лицо, подыскивая фразы поуклончивей. Я не помогал. Наконец она заговорила:
— Люди-то разные. Бывают нормальные, а бывают… Придурков, что ли, не видел? Власти много, ума чуть. Убрать, чтоб не отсвечивал, и весь разговор. Сам же наворотит, и сам же… Вот так и делается.
Я повернулся к Изауре:
— Ты что-нибудь поняла?
Та уставилась на Алену, словно подсказки ждала.
Алена бросила в сердцах:
— А на фига ей понимать? Надо, чтобы ты понял!
— И я не понимаю. Ну чего ты темнишь? Ты не называй имен, ты суть объясни. Я ведь глупостей могу напороть только потому, что ни хрена не понимаю.
— Ладно, — решилась она, — пес с тобой. Ну вот представь: один человек должен был что-то спрятать, кто, я сама не знаю. А потом начался бардак, и прятал другой. Ну вот и надо было найти. Есть люди, я тебе говорила… ну, в общем, люди. А приказывает — дурак. Дебил. Но самоуверенный — сил нет. Сказал — значит, все, слово — закон. Вот того, который прятал, и убрали. А где спрятал — кого теперь спросишь? Ну и пошло вразнос. Вроде бы искать надо, а с другой стороны — как бы кто еще не нашел. Сам дергается и людей дергает. То — никого не трогать, то любого, кто хоть чего-нибудь знает, — убрать, чтоб не отсвечивал.
— А я чего знаю?
Кое-что я, положим, знал, может, не так уж и мало. Но со мной темнили, и я темнил.
— А это никому не любопытно, — сказала она с досадой, — знаешь ты чего или нет. Ты кто есть-то? Министр, что ли, или академик? Что ты живой, что нет, человечеству без разницы. Отволокли в морг, и всем спокойней: если чего и знал, уже не скажешь.
Я взял чашку, отпил половину и пересел на диван к Алене: там помягче. Откинулся на спинку.
— Вот теперь понятно, — кивнул я и даже улыбнулся. В конце концов, ничего обидного она не сказала, все правда. Что человечеству я на хрен не нужен, я знал давно, и настроения это мне не портило.
— Наконец-то дошло! — улыбнулась и Алена. И уже буднично перевела взгляд на Изауру: — Газетку достала?
Та вышла в переднюю и принесла газету. По круглым дырочкам я понял — из подшивки, небось в библиотеке тяпнула. И зачем понадобилась?
— Сложи, — велела Алена, и моя молчаливая подружка сложила газету вчетверо. Мелочь, но и она подчеркнула: спала со мной, а подчинялась не мне.
— Слышь, Дуня, — сказал я, — у меня еще вопросик. Можно?
— Валяй, — благодушно согласилась она.
— Ты вот меня спасла, так? Очень благодарен. Но на хрена тебе это было надо? Ты же меня не знала.
Она аж руки к потолку вскинула, газетка полетела с колен:
— Ну, блин… Из-за кого рискую, а? Это ведь одуреть! Ему жизнь спасли, девку под него положили — а у него вопросик! Слушай, у тебя совесть есть?
Я думал, моя Изаура так и промолчит весь вечер. Но она именно тут решила вклиниться в разговор:
— Алена, он же не трепло!
Та посмотрела на подругу, как полковник на солдата:
— Прорезалась! Ты чего думаешь — тебе дырку заткнули, значит, и человека лучше нет? Ну ляпнет по дурости или по пьянке — чего тогда?
— Он не пьет, — упавшим голосом возразила Изаура.
Алена покрутила головой, кулачки сжались:
— Свалили бы вы отсюда оба, а? Месяца хоть на три. Во бы кайф!
— Свалить можно, — сказал я, — но ты все же объясни. Просто как человек человеку.
В общем-то это было не очень хорошо — я тянул и тянул из нее правду, а ей не говорил практически ничего. Но какое-то оправдание у меня было: на кону стояла моя жизнь, а не ее.