Шрифт:
часть первая «В океане сна»
1.
Я начинаю эту повесть в год 7233 от времени Начала по имперскому календарю, потому что время моего мира перестало иметь надо мною власть.
Последняя ночь весны укрыла селение Делт под расшитым серебром плащом, и куда бы ни пошел ты, всюду темно и тихо.
Я вспоминаю, как все началось. А началось все давно, очень давно, – столько лет прошло! За эти годы я пережил столько, что с избытком хватило бы на десяток полноценных жизней.
Почему я начал
Я подхожу к концу своего пути, что ждет меня? Радостная ли встреча с теми, кто дорог мне, или жуткая смерть? Но я не боюсь смерти, ведь там, в зеленых лугах, меня ждет женщина, прекрасная, как рассвет над ледяной пустыней, единственная, назначенная небом.
И я оставляю все, чем владел в мире этом, не сожалея, не скорбя, оставляю, чтобы обрести покой и счастье, чтобы вернуться к своей семье, в свой город, в свою жизнь.
Четыре ночи осталось провести мне в этом мире, разве смогу я уснуть? Душе так тревожно, и я предамся воспоминаниям, чтобы унять эту тревогу, невероятное сделать живым, невозможное действительным, прекрасное сущим…
Итак, все началось с того, что однажды…
Однажды я решил вернуться домой. Я тогда работал в геологоразведочной, бурильщиком. Хоть работа и была физически трудной, но деньги за нее платили хорошие, это и держало меня, молодого, здорового парня, вдали от людей, на холодном севере. Уже много раз я собирал чемоданы и решал уволиться, но что-то постоянно мешало мне; в моей семье иметь хорошо оплачиваемую работу считалось счастьем. Но вот я решил на этот раз точно и безоговорочно, слишком уж никчемной и глупой показалась мне жизнь в балке после очередной пьянки с мужиками.
В то утро я не торопился вставать и собираться на работу, потому как ее у меня больше не было. Я чувствовал, что свободен, что все пути открыты для меня – хочешь на север, хочешь на юг, но я уже давно выбрал себе путь, и это был путь домой. Последний раз я валялся на своей одинокой продавленной кровати, последний раз завтракал в прокуренном балке разогретыми котлетами, оставшимися после вчерашних проводов, и горячим чаем. Но я не жалел ни о чем, сердце настойчиво звало меня на родину.
Я еще сидел за завтраком, когда дверь со скрипом отворилась и, впустив холодные снежные столбы воздуха, на пороге вырисовался Песков, мой помбур.
В огромных его габаритах, подчеркнутых тяжелой одеждой, читалась несокрушимая сибирская мощь. Кряхтя, он обмел ноги веником и, подсев к печке, закурил папироску.
– Давай прощаться, – докурив, сказал он. – Куда ты теперь, домой?
– Да, домой хочу, соскучился по своим.
Песков тяжело вздохнул и поерзал на табуретке, отчего та измученно заскрипела, грозя развалиться.
– Привык я к тебе, – сказал он. –
Я дружески похлопал Пескова по плечу. Он в очередной раз вздохнул и спросил:
– Расчет-то получил? Много бабок заработал?
Я ослепительно улыбнулся.
– Много. И даже знаю, куда их потратить: куплю квартиру, заведу бизнес и женюсь.
Песков ухмыльнулся.
– Брешешь, не женишься. К тому же ни одна нормальная баба тебя не выдержит.
– Я ненормальную найду. И детей таких же наделаю.
Песков с тоской глянул на старенькие часы, висящие на стене, и нехотя поднялся.
– Идти надо. Ну ладно, счастливого пути. Не забывай нас. Звони.
Песков сгреб меня в охапку так сильно, что я запоздало понял, какими славными друзьями мы были все эти годы. Прослезившись, он поцеловал меня и выпустил. Видимо, желая сказать что-то еще, он открыл, было, рот, но передумав, махнул рукой и вышел.
Честно говоря, я тоже растрогался, поняв, насколько я был привязан к этому огромному, добродушному богатырю, и мне стало жаль уезжать. А что ждет меня дома? Как встретит меня мама, что скажет мне Лена, если, конечно, она еще не замужем? Как сложится моя жизнь дальше, что я буду делать?
Эти мучительные вопросы совершенно испортили мне настроение, замечательное настроение, с которым я пробудился в то восхитительное утро…
Сменив старый вездеход на вертолет, а вертолет на поезд, уже вечером я сидел у окна и ностальгически смотрел на мелькающие необъятные сибирские просторы. Тайга… никогда в жизни не видел я ничего прекрасней, чем сибирская тайга. Тысячи километров сплошного хвойного моря, и кажется, нет ему ни конца, ни края.
Порой поезд проносился мимо маленьких станций, затерявшихся в необъятных просторах тайги. Глядя на них, я чувствовал, что теряю нечто важное, то, к чему страшно привык, но так и не обрел, и, расставшись с этим, придется менять, если не все, то многое. И тогда, мчась в поезде сквозь переливы тайги, я был полон надежд на будущее, я готов был сделать шаг, отделяющий жизнь беспечную и жизнь разумную; и я делал этот шаг, сидя в мерно качающемся вагоне и ностальгически глядя в окно, за которым с бешеной скоростью проносились деревья, горы, равнины, города и села, а я делал лишь один шаг, отделяющий жизнь мальчишки от жизни мужчины. Довольно гулянок, безумных поступков, женщин, бессонных ночей, довольно! Теперь я уже не тот юнец Андрей, который покинул родной дом в надежде, что за пределами этого дома жизнь другая.
За те четыре дня, что я провел в качающемся вагоне, я успел многое передумать и пересмотреть. Все-таки трудное это дело срываться с нажитого места и мчаться сломя голову в другое, пусть даже это другое место – дом. Я представлял, как обрадуется мама, как она будет охать и вздыхать, ходить вокруг меня на цыпочках, а как она будет счастлива, когда узнает, что ее сын приехал не на месячный отпуск, а навсегда! Но сердце замирало не только от мысли, что я скоро обниму маму, но и от ожидания другой встречи, не менее дорогой и волнительной. Я ждал встречи с Ленкой, Леночкой, Ленусей, моим милым ласковым котенком, но моим ли уже, моим ли?