Ночные бомбардировщики
Шрифт:
На аэродроме они узнали, что «фокке-вульфы» напали на пару «лавочкиных», возвращавшихся с задания, и «пиковый туз» сбил капитана Селезенкина, командира эскадрильи.
А на другой день «пиковый туз» подстерег лейтенанта Мишкина.
...Команда «Подъем». Летчики быстро соскакивали с нар, одевались и подшучивали друг над другом, словно собирались не в бой, а на свидание.
— Ну и как? — спросил у Алексея Петрик, испытующе заглядывая ему в глаза.
— Полный порядок, — Алексей для убедительности поднял большой палец.
— Ну-ну, — неопределенно заключил неприятный разговор Петрик. [148]
В столовую они шли вместе. Боль не утихала, и Алексей чувствовал себя разбитым и измученным. Голова была тяжелой, хотелось спать. А спина ныла и ныла. Скорее бы в небо!
Алексей насильно жевал котлету, чтобы не дать нового повода Петрику для душеспасительного разговора, глотал через силу и ждал с нетерпением вылета. Там, в небе, боль утихнет...
Их построили, едва на востоке обозначился рассвет.
— Товарищи! — сказал Стародубов сурово и торжественно. — Сегодня начинается еще одно крупнейшее сражение...
После построения Стародубов подозвал Алексея.
— Вид мне твой не нравится. Худеешь, будто не кормят. Не пора ль на медкомиссию?
— Еще один, товарищ подполковник, — умоляюще попросил Алексей. — Сегодня такой день!
— Ловлю на слове — еще один. Последний. Завтра — в госпиталь. Без напоминаний.
Ясно?
— Так точно!
Первыми поднялись штурмовики. Им предстояло нанести удар по наступающим фашистским войскам. За ними — истребители. Для охранения. Два полка. А с соседнего аэродрома взлетели еще два. Алексей впервые видел столько своих самолетов в небе, и на душе у него стало легко и радостно, боль в пояснице унялась.
Чем ближе подлетали к фронту, тем теснее становилось в небе. На разных высотах шли на запад штурмовики и истребители, бомбардировщики и транспортные самолеты.
А земля казалась кишащим муравейником, и трудно было разобраться, где кончаются наши позиции и начинаются фашистские. Все двигалось, дымилось, рушилось...
В небе заполыхали разрывы. Штурмовики круто пошли вниз. Алексей посмотрел вперед и сквозь мутную пелену различил колонну танков. Разрывов бомб он не успел увидеть.
В наушниках шлемофона прозвучало:
— Приготовиться к атаке!
Навстречу им неслись тонкие куцехвостые «мессершмитты». Их тоже было много. Слева и справа, вверху и внизу. Одна группа «мессершмиттов» заметила штурмовиков и устремилась к ним. Стародубов бросился наперерез. А верхний клин стервятников уже пикировал на «лавочкиных». [149]
И закружились самолеты в смертельной карусели, гоняясь друг за другом, пронзая друг друга молниями очередей. Там задымил «мессершмитт», тут вспыхнул «ильюшин», там упал «юнкере», тут не вышел из пике «лавочкин». Небо гудело и стонало от взрывов, раскалывалось вдоль и поперек огненными молниями.
Алексей внимательно следил за машиной командира и отгонял огнем рвущихся к ней «мессершмиттов» и «фокке-вульфов». Стародубов атаковывал стремительно,
неожиданными дерзкими приемами. Два стервятника уже догорали на курской земле от его метких очередей.
Алексей не торопился нажимать на гашетку, пока не убеждался, что прицелился точно, стрелял короткими очередями, экономя снаряды, и удивлялся своему спокойствию.
Бой закончился внезапно командой Стародубова: «Пристраивайтесь в правый пеленг!» Алексей посмотрел вокруг и не увидел ни одного «мессера». Лишь выше плотным красивым строем шли на запад двухмоторные двухкилевые «петляковы», сопровождаемые «Яковлевыми». А внизу, став в круг, собирались «ильюшины».
Под ними над землей стлался дым. Словно там зажжены тысячи костров. Горели танки, машины, штурмовые орудия...
Алексей смотрел широко открытыми глазами: сколько раз он бывал в подобных воздушных схватках, наблюдал нечто похожее, но совсем не такое. Особенно необычным было небо — суровым, величественным, наполнявшим все его существо силой и торжеством, боевым вдохновением. «Чтобы изобразить предмет во всей его прелести, надо познать его. Познать глубоко, основательно», — вспомнились слова старого учителя живописи Петра Ионыча. Да, учитель был прав. Вот она та картина, которую Алексей столько искал.
ШЕВРЕТОВЫЕ ПЕРЧАТКИ
Подполковник Кедров составлял плановую таблицу предстоящих полетов. В это время в кабинет вошел лейтенант Виноградский и доложил, что прибыл в его распоряжение для дальнейшего прохождения службы. Комэск отложил [150] таблицу и пристальным взглядом окинул с ног до головы своего нового второго пилота.
Лейтенант стоял навытяжку, высокий и тонкий, с худощавым, бледным лицом; костюм без единой морщинки, на руках шевретовые перчатки.
Кедров недовольно поморщился и мысленно ругнул себя за ту минутную слабость, когда согласился взять в экипаж этого белоручку. Сам он был широкоплеч и кряжист, несмотря на свои сорок пять лет, крутил на турнике «солнце», занимался рыбалкой, собирал грибы, охотился и отпуск зачастую проводил в походах. И людей он любил сильных и здоровых. А перед ним стоял бледнолицый голубоглазый пижон в перчатках да еще с длинной гривой.
— Значит, ко мне в экипаж. — Подполковник помолчал. — Что ж, полетаем. Только в эскадрилье у меня военные летчики и порядок военный. — Он снова помолчал. — Прошу привести себя в надлежащий вид. Без всяких этих... средневековых причесок. Ясно?
Лицо лейтенанта вспыхнуло, он потупил взгляд и глухо выдавил:
— Разрешите идти?
— Идите.
Впервые лейтенанта Виноградского Кедров увидел год назад во второй эскадрилье, куда подполковник пришел потренироваться на тренажере. В кабине сидел вот этот лейтенант, включал и выключал тумблеры. На руках у него были перчатки.
— Что это? — спросил Кедров у майора Петрова, командира второй, в экипаж которого попал вначале Виноградский.
— А ну его, — махнул рукой Петров. — Нежность кожи бережет.
— А ты возьми его с нами в поход, — посоветовал Кедров. — «Шелуха» быстро с него слетит.
В первый же выходной Петров пригласил Виноградского в дальний поход. Лейтенант, не подозревая подвоха, сразу согласился.
Они вышли втроем на рассвете. Воздух за ночь почти не остыл, было душно и парило, как перед грозой. Петров нагрузил своего помощника тяжелым рюкзаком, а сам шел налегке, перекладывая с плеча на плечо двустволку. Виноградский быстро вспотел, на тонкой длинной шее учащенно запульсировала напрягшаяся вена... [151]