Ночные окна. Похищение из сарая
Шрифт:
— Сейчас соберут. Но вы не ответили на вопрос.
— А вы говорили, что уже задали свой последний вопрос.
— Изменились обстоятельства. Так как же?
— Ребенок один. Сын. Сейчас ему семнадцать лет. — Нина поставила бокал на столик. — Но я не понимаю, почему…
— Почему меня это интересует? Видите ли, я хотел бы знать, кто является отцом юноши? — Я выразительно посмотрел на Николая Яковлевича и Александра Сергеевича. — Кто из двоих?
— Я, — сказал Маркушкин, сконфузившись.
— Ему бы очень хотелось в это верить, —
— Да бросьте вы! — оборвал я. — Чего уж нам тут стесняться, коли решили оголяться до конца.
— Она сама не знает, — произнес Маркушкин.
— Знаю, но никогда не скажу, — проговорила Нина.
Она достала длинную сигарету и вставила в мундштук. Я поднес спичку.
— Чтобы не разрывать сердце кому-нибудь из них? Но одно-то сердце вы уже разбили. Вашего сына. Жан, сходите за подарком.
Я держал спичку, пока она не догорела до конца, — в моих пальцах, а она так и не прикурила. Она с удивлением смотрела на мою руку.
— Вам разве от огня не больно?
— А разве это настоящая боль? Можно ли ее сравнить с чувством сына, лишенного не только материнской, но и отцовской любви? Ведь два отца — значит, ни одного.
— Э-э, нет-нет, подождите! — возразил Николай Яковлевич. — Все мы Максима очень любим. И он официально считается моим сыном. Носит мою фамилию. Александр Сергеевич для него просто «дядя».
— «Дядя», — повторил я. — А чем же занимается ваш любимый племянник?
— Учится в привилегированном колледже, — сухо отозвался Маркушкин.
— У него некоторые сложности, — подсказал Николай Яковлевич. — Знаете, переходный возраст, то-сё, девочки, ночные клубы… Словом, молодежь развлекается.
— Короче, он предоставлен самому себе.
— Я намерен отправить его на учебу в Лондон.
— Вряд ли это поможет. Сказано же: грехи отцов падут на детей. Ваш сын наркоман. — Теперь я обращался только к Нине: — Вы виноваты в этом в первую очередь. Пока он был маленький и ничего еще не понимал, можно было продолжать развлекаться и жить в собственное удовольствие. Но ребенок — не собачка. Кроме души, у него есть и такой инструмент как разум. Он впитывает в себя окружающую действительность, и когда детские иллюзии входят в противоречие с конкретными реалиями, разум подвергается быстрой и неизбежной коррозии. Отсюда и все вытекающие последствия. Кто-то из вас открыл ему глаза на истинное положение дел. Причем сделал это намеренно.
В это время в комнату вошел и Жан, ведя за руку упирающегося Максима. То ли он еще не проснулся окончательно, то ли не отошел от своих «ночных гульбищ».
— Вот ч-черт! — вырвалось у Николая Яковлевича. На аристократическом лице Нины напряглись скулы. Маркушкин втянул голову в плечи, как-то съежился. А Бижуцкий невозмутимо осушил свой бокал. Юноша прошел мимо матери, даже не взглянув на нее, и плюхнулся в свободное кресло.
— Вся семейка в сборе, —
— Ну, Александр Анатольевич, удружили, — промолвила Нина. — Теперь я точно знаю, что вы скорее негодяй, чем волшебник.
— Спасибо. Я догадываюсь, кто сказал вашему сыну правду. Возможно, он же пристрастил Максима к вину и травке. Зачем? Чтобы нанести удар в ваше сердце. Все тройственные союзы рано или поздно распадались. Это месть за собственное поражение.
— Но кто, кто? — Впервые Нине изменило хладнокровие, она даже вскочила с кресла.
— Однако… — пробормотал Николай Яковлевич.
— Чепуха какая-то на постном масле! — выразился Маркушкин.
— А давайте спросим у самого Максима, — предложил я. Тот к этому времени уже завладел бутылкой мартини и пил прямо из горлышка.
— Максим, сынуля, скажи честно, кто тебе… — начала Нина, но юноша отмахнулся свободной рукой.
— Да слышал я все, слышал! — проворчал он, сделав последний глоток. — Шли бы вы все в жопень, и ты, мама, тоже. А если хотите знать, это все он. — Палец ткнулся в направлении Маркушкина. — Вместе со мной по ночным клубам бродит. И рассказывает, какие вы оба сволочи. Сам тоже свинья порядочная. Я вас всех ненавижу.
— Ах ты!.. — Николай Яковлевич ринулся всей своей дородной тушей к Александру Сергеевичу, но его успел перехватить Жан. Завязалась борьба. Не дожидаясь ее окончания, Маркушкин резво вскочил и стремглав улизнул за дверь. Дальнейшее уже не представляло интереса.
У меня есть правило — всегда провожать моих «гостей» до больших металлических ворот. Первыми уехали Ротова и ее семейство. Александр Сергеевич Маркушкин вообще куда-то исчез, наверное, потопал до станции пешком. Николай Яковлевич усадил в свой «мерседес» вновь впавшего в сон Максима. Нина отказалась с ним ехать.
— Ты мне так же отвратителен, как и он, — произнесла она.
Николай Яковлевич хотел что-то сказать, переминаясь с ноги на ногу, потом как-то понуро сел в машину и уехал. С нами остались Нина и Бижуцкий. Но последний вскоре, деликатно зевнув, отошел в сторону.
— Никогда уже не будет так, как было прежде, — сказала Нина, обращаясь, собственно, не ко мне, а в пространство — к темным деревьям, которые слегка серебрил свет луны, к напоенному освежающей прохладой воздуху, к тонким и таинственным ночным звукам.
— Будет другое, — отозвался я. — Поверьте, оно станет не лучше и не хуже, если мы сами не захотим изменить то, что на нас надвигается. По крайней мере, предпринять для этого хотя бы одну попытку… Куда вы теперь?
— Поеду к своей подружке. Если ваш Жан отвезет меня.
— Разумеется.
Я кликнул ассистента. Через несколько минут мотор «ауди» уже урчал возле нас, а дверца была услужливо открыта.
— Вы странная личность, — произнесла Нина. — Хотелось бы раскусить вас.
— О, тогда мы непременно встретимся еще раз, — ответил я.