Ночные окна. Похищение из сарая

Трапезников Александр

— Была Родина, но мы ее уже потеряли, — добавил Алексей.

— Ее у нас просто-напросто украли, — сказал старший.

— Еще родители, которые уже умерли, — вновь добавил младший.

— Ну и конечно же, самый старший брат, о нем-то мы всегда помним. — Владимир посмотрел на Алексея, словно укоряя его и себя в том, что забыли назвать эту «ценность» в числе первых.

— Да, разумеется, — согласился тот. — У нас была крепкая, дружная семья. Николай стал генералом в конце восьмидесятых. А в девяносто первом, после путча, взял… и застрелился.

— Еще неизвестно, как все было на самом деле, — поправил брат. — Пуля попала в висок из табельного

оружия, а был ли это случайный выстрел, самоубийство или… убийство — следствие запуталось. Да в то время, когда все летело кувырком, никому и дела не было до того, что какой-то генерал найден в своей квартире мертвым. Но сам-то я склоняюсь к той мысли, что Коля просто достал пистолет, чтобы почистить, а на курок нажал случайно.

— Нет, — заспорил Алексей. — Он сильно переживал, что все вокруг рушится, идет прахом. Родина и армия для него были превыше всего. И поступил он как настоящий русский офицер, находящийся в окружении врагов.

— Но мы-то ему врагами не были? Как-нибудь вместе, втроем, и пробились бы… Спина к спине. А помнишь тот случай на учениях в Казахстане? — Владимир вдруг засмеялся, а вслед за ним заулыбался и Алексей. Лица их оживились, исчезла какая-то тревожная хмурость. Они словно едиными кровеносными сосудами были связаны.

— Это к вашему вопросу о жизненных ценностях, — обратился ко мне подполковник. — К нам в часть приехал с инспекционной проверкой Николай. Решили провести показательные стрельбы. Ну, прежде всего, конечно же, встречу отметили. Теплой, пахнущей керосином и мочой водкой джамбульского розлива. Бр-р-р!.. — И оба брата, не сговариваясь, скривились.

— Мне довелось как-то пробовать, — подал голос Левонидзе. Ему надоело глядеть в окно, тем более что бадминтонисты уже ушли, а на их месте каменным монументом стоял пианист, скрестив на груди руки. — Ужасная гадость!

— Так другого же ничего не было, — откликнулся Владимир. — Почти сухой закон, помните то время? Так вот. Приезжаем утром на полигон. Николай стоит по правую руку от меня, Леша — по левую. Три богатыря. Я, как средний брат, в центре. И ладони ко лбу — всматриваемся вдаль. Картина Васнецова.

Тут я отметил про себя одну детальку, но промолчал, а Алексей поправил брата:

— Конечно, у нас были бинокли, дальномеры и все такое прочее, но это не важно. Володька пошел сам корректировать огонь и командует батарее: пли!

— А там, в степи, как на грех с раннего утра отара овец паслась, — продолжил Владимир радостно. — И чабаны на лошадках. Ну, бывает, не разглядел спьяну. Или азимут перепутал. Не помню. Но факт тот, что дали залп из всех орудий прямо по баранам, включая чабанов. Николай смотрит в бинокль, побледнел весь и передает окуляры Алексею. Молча. Тот тоже становится сначала белым, а потом красным, как алые маки Иссык-Куля. Я спрашиваю: что видно?

— А я отвечаю: вижу баранов, — подхватил Алексей. — Тут Николай мне: что они делают? Я: бегут. Николай снова: а пощади? Я: скачут впереди них. Он: ну а чабаны? Я вожу биноклем, людей нигде обнаружить не могу. Потом, наконец, Нашел, отвечаю: вижу чабанов, несутся впереди лошадей в сторону китайской границы. Так они, между прочим, и пересекли с испугу государственную границу СССР, их потом в Китае отлавливали. Но, слава богу, никого не убили, кроме десятка два овец.

— Однако скандал вышел большой, — заключил рассказ Владимир. — Местное начальство на дыбы встало, националисты в то время уже начали поднимать голову. Николаю выговор, Алексея отстранили от должности, мне грозило понижение

в звании. Я тогда места себе не находил. Как же так? Вся моя жизнь с армией связана, а теперь что — увольняться? Вот в те дни казалось — весь мир рушится. Из-за какого-то пустяка, из-за неправильной наводки — крах. Я терял одну из главных ценностей в своей жизни. И не думал в то время о чабанах, которые ведь тоже потеряли «свои ценности», а приобрели, возможно, шок на всю жизнь? Но… прошло время, разобрались, все уладилось. И теперь этот эпизод воспринимается всего лишь как анекдот. Вот вам и шкала ценностей: для одних это десяток баранов, для других — погоны, для третьих — еще что-нибудь. И может быть, к старости мы настолько изменимся, что у нас уже вообще не останется никаких ценностей, и даже гибель России будем воспринимать с усмешкой, как тот же анекдот со стрельбой по чабанам и отаре.

— Ну… это вряд ли, — промолвил Алексей.

— Хотите выпить? — предложил я. Братья кивнули. — Водка у меня, правда, не джамбульского розлива, но можно подогреть и добавить пару ложек керосина. С ослиной мочой только перебои. Дефицит.

Братья засмеялись. Теперь они еще больше походили друг на друга. Если бы только знали… Я достал из бара пузатую бутылку, рюмки, соленый миндаль. Налил всем четверым. Но сам лишь пригубил.

— Сейчас Жанна нам кофе сделает, — сказал я и открыл окно.

Выглянув, я поискал свою ассистентку в саду. Только что она мелькала среди прогуливающихся «гостей», а сейчас куда-то исчезла. Зато я услышал громкий шепот продолжавшего стоять памятником пианиста: «Даже половинка меня больше обоих миров, внешнего и внутреннего, мое влияние и величие распространяется за пределы Неба и Земли, хотите, я понесу Землю? А то возьму и разобью ее вдребезги! Никакими словами не описать то, что я чувствую…»

Мелодия его слов была мне хорошо знакома. Не став мешать, я затворил окно, тут в комнату очень кстати вошел Бижуцкий. Я дозволяю ему ходить везде и всюду (кроме, разумеется, жилища Анастасии) и даже заглядывать на психоаналитические сеансы. Он вроде громоотвода. Иногда снимает напряжение. Сейчас все шло вполне спокойно и мирно, но я, к сожалению, видел далеко вперед. А как бы хотелось не знать и не видеть! Как бы хотелось не рушить мир. Но нельзя. Я прежде всего врач, и моя задача — излечи больного, вскрой нарыв, отсеки омертвелую плоть, открой ему глаза на истину. Какой бы горькой и безжалостной она ни была.

Я представил Бижуцкого Топорковым.

— А у меня, Александр Анатольевич, сегодня утром зажигалку свистнули, — почему-то очень радостно заявил он, словно наконец-то избавился от геморроя. — Серебряную, с монограммой «БББ» — Борис Брунович Бижуцкий, подарок любимой жены. Мы с ней в Переделкине жили. — Он повернулся к братьям: — Хотите, расскажу, чем все закончилось? Дайте только закурить.

Владимир протянул пачку «Честерфилда». «Для полунищих сигареты довольно дорогие, — подумал я. — Однако у кого-то из «гостей» начинается обострение клептомании».

— Что значит все? — поинтересовался Алексей. Манжета его серой рубашки была порвана, а потом наспех или неумело зашита. Вырван был целый клок Полковник, заметив мой взгляд, спрятал манжету в рукав пиджака. Я нащупал в кармане ту тряпицу, которую мне передал утром охранник.

— Все — значит все, — сказал Бижуцкий, одергивая свою Двубортную пижаму. И продолжил: — Случалось ли вам, города, заглядывать в чужие окна?

— Извините, — произнес я, вставая со стула. — Мне нужно вас на некоторое время оставить.