Ночные окна. Похищение из сарая
Шрифт:
Однако я тоже имею право на некоторые фантазии. Тем не менее Принцесса в руках Ползунковой предостерегающе замяукала. Экие прозорливые существа эти кошки!.. Еще одна мысль, озаботившая меня в эти минуты, была о «некто чужом, незаметном, прячущемся», как выразилась сама вдова в гроте. Кто мог ей померещиться здесь, в парке или в Доме? Ведь нет же тут невидимок? Все «гости» практически всегда на виду, обслуживающий персонал тоже. Чужие, как принято говорить, здесь не ходят. Но ведь была предпринята попытка проникнуть на территорию клиники нынешней ночью? Или это имитация? Целью отвлечь внимание, направить поиски по ложному следу? Но кого и что следовало искать? Мне подумалось, что кто-то начинает вести довольно опасную и хитрую игру. Игру в прятки. Именно со мной. Где же мне искать того, кого зовут НЕКТО или НЕЧТО? Ответ сам выплыл на поверхность из моего сознания. Прежде всего я спросил себя: «Куда девается капля, когда она падает в пруд? Она исчезает».
Но, не так ли «исчезает» отдельный человек, когда он попадает в пруд (или тихий омут?) других людей?
— Смотрите, какая все-таки замечательная пара и как они подходят друг другу! — вывела меня из задумчивости Алла Борисовна, показывая рукой в сторону теннисного корта, где играли мои ассистенты Жан и Жанна. — Какие они оба гибкие и стройные, залюбуешься! Вот бы их поженить. А?!
Если бы она только знала, что Жан — гей, а Жанна — лесбиянка, и они ненавидят друг друга. Но в теннис играют действительно хорошо, со спортивной злостью и азартом. Мне были нужны именно такие помощники, поскольку среди моих клиентов не редки люди с самой причудливой сексуальной ориентацией.
— Поженим после следующей посевной, — великодушно согласился я и направился к Дому. Пора было возвращаться к братьям Топорковым.
Бутылку водки они уже уговорили, сейчас сидели полуобнявшись и душевно напевали старую песню.
— «Ка-ким ты бы-ы-ыл, та-а-ким остался…» — затягивал Алексей.
— «Но ты и до-о-орог мне та-а-кой!..·» — подхватил Владимир.
Я подождал, пока они допоют до конца. Потом молча вытащил вторую бутылку. Собственно, можно было и попрощаться с ними, раз всех все устраивает, но Левонидзе, вскоре присоединившийся к нам, настроен был продолжать. Он выглядел свежо и бодро.
— Итак, уволившись из армии, вы занялись бизнесом, — произнес мой помощник, обращаясь по-прежнему преимущественно к полковнику. — И привлекли к этому делу брата.
— Так, — кивнул Алексей.
— Затем где-то в Китае подхватили кожную болезнь и некоторое время лечились в военном госпитале Бурденко.
— Да.
— Значительная часть сбережений ушла на лекарства, а потом еще и склад разграбили.
— Именно.
— Ваш брат сейчас находится в таком же бедственном положении, как и вы.
— Конечно.
— Тогда ответьте мне, пожалуйста, на такой вопрос. — Левонидзе открыл папку и начал что-то искать, хотя я был уверен, что у него все давно приготовлено и лежит на месте. Просто тянул паузу, чтобы напрячь нервы у ожидавших братьев. Я не сомневался, что в прокуратуре он был лучшим следователем. — Вот, — сказал наконец он и вытащил несколько фотографий. — Поглядите-ка. Откуда у вашего брата три месяца назад вдруг появился этот уютный двухэтажный особнячок в Красногорском районе и этот джип?
Я знал, что на снимках запечатлен и сам Владимир Топорков со своим новым имуществом. Но без супруги. Очевидно, эти приобретения составляли тайну и для нее. Попросту приготовил для себя запасной аэродром. Чтобы рано или поздно исчезнуть.
Пока Алексей рассматривал фотографии и опять хмурился, Левонидзе продолжил:
— Сделки оформлены через вторые и третьи руки, но концы-то всегда остаются. У меня есть и копии этих документов. Показать?
— Не надо. — Полковник бросил фотографии к неподвижно застывшему брату. Они упали к нему на колени и соскользнули на пол. — Это ты увел товар со склада. И имитировал ограбление. Зачем же ты, сука, газетами вместе со мной торгуешь и Рубли сшибаешь?
— Чтобы не догадались, — подсказал Левонидзе.
— А вот «Честерфилд» курить не стоило бы, — заметил я. — Для роли разорившегося в дым больше подходит «Прима» или «Беломор».
Владимир Топорков неожиданно засмеялся, поглядывая на всех троих.
— Уважаю, — сказал он. — Ловко сработано. Молодцы. Ай да психоаналитики. Вам бы в ЦРУ служить. Но я тебе, Леша, сейчас все объясню.
— У него на все есть ответ, — усмехнулся Левонидзе. — Давайте послушаем. Люблю мифы Древней Греции.
Алексей резко встал, но в драку не полез, а плеснул себе водки. Владимир протянул ему и свою рюмку.
— Ты меня благодарить будешь, — сказал он. — Наливай и слушай. Пока ты лежал в больнице, на меня наехали братки из Орехова. Вначале я согласился платить за «крышу», но потом они резко взвинтили цену. Тебе я ничего не говорил, потому что врач запретил беспокоить. Какой у меня оставался выход? Они грозили сжечь склад. Вот я придумал такой ход конем. В той ситуации это было самым разумным решением. Товар я вывез и продал оптом, а деньги вложил в домик. Не отдавать же все браткам.
— Но почему же ты мне позже ничего не сказал? — спросил полковник, все еще сомневаясь.
— Пойми, дурья твоя башка, этого нельзя было делать. Ты парень горячий, попер бы напролом и схлопотал пулю или загремел в больницу. Да и я вместе с тобой. Они бы еще и до жен добрались. Поэтому все приходилось держать в тайне, даже от моей жены. А так они видят: склад сгорел, сами мы бедствуем, торгуем газетами, вот и отстали. Надо было еще месяца три-четыре продержаться, а потом я бы рассказал всю правду. Вот тебе и загородный особнячок, и джип, и кредиторов нет, и братков, и деньги остались, и можно новое дело начинать. Опять вместе. Здорово все удалось?
Владимир победно посмотрел на брата, на Левонидзе и на меня.
— Снова вместе — не советую, — промолвил мой помощник.
— А можете вы опять оставить нас одних? — попросил Алексей.
— Ну разумеется, — сказал я. — Водки еще много. — И кивнул в сторону бара.
Смешное и трагическое столь часто перемешивается в людской природе, что только диву даешься, а порой смех и слезы еще густо приправлены кровью, как изысканное блюдо для таких гурманов, как я или мой помощник. Я высказал свою мысль Левонидзе, но он лишь пожал плечами, не разделяя моего мизантропского настроения.