Noir
Шрифт:
Его слова несколько не вязались сами с собой, но я не стал указывать Валера на это. Пока у меня не было цели подловить его на лжи.
— Бомон однажды уже не сумел убить Гриссо, почему вы так уверены, что он сделает это теперь?
— Бросьте, вы же отлично знаете, почему Гриссо остался жив, — отмахнулся Валера. — Родина предала Бомона, и он решил щёлкнуть всех по носу. Прикончить Гриссо, пока тот ещё в Марнии, и устроить в Самбиленде форменный хаос. Неплохая месть, не находите? Я читал его письмо, оно тут ходит в фотокопии, утром прислали из жандармерии вместе с розыскным листом. Но знаете, что я вам скажу? Он прав. Бомон имеет право на месть. Я не знаю,
Я только плечами пожал и ответил неопределённо:
— Могу только порадоваться, что не оказался. Коньяк и стаканы предназначались Бомону? Вы думаете, он заглянет к вам по дружбе прямо в управление промышленной разведки?
— В точку, — кивнул Валера. — Именно так я и думал, когда вы постучали в дверь моего кабинета. Хотел угостить товарища и узнать его дальнейшие планы. Ну, что он думает делать после убийства Гриссо.
— Неужели надеялись снова завербовать?
— Почему бы и нет? — развёл руками Валера. — Мы не были друзьями, просто коллегами в одном деле, но Бомон доверял мне, а я — ему. И если бы он сумел пробраться в управление, то вполне мог принять моё предложение. Тогда бы я пошёл к начальству, и почти уверен, Бомона взяли бы обратно, несмотря на смерть Гриссо. Некоторые агенты важнее африйских диктаторов.
— Во время первого покушения посчитали иначе. Бомону выписали билет в один конец. Когда он приехал в Самбиленд, Гриссо уже вернулся из Рейса, получив поддержку её величества.
— Новости до Афры доходят очень небыстро, Бомону просто не повезло.
А вот тут он явно кривил душой — Валера не нравились собственные слова. Я слишком часто имел дело с неверными супругами, чтобы пропустить такое яркое, пускай и подавленное проявление эмоций. Капитан отлично владел собой, но сейчас пребывал в каком-то взвинченном настроении, а потому из-под маски абсолютного спокойствия всё же прорывались отголоски его подлинных чувств.
Я припомнил и натянутую, пускай внешне расслабленную позу Валера, которую он переменил, как только я вошёл в его кабинет. А главное, хотя и сидел капитан нога на ногу, но руки держал под столом, и взгляд у него был такой, что я ничуть не сомневался — он готов всадить мне пулю в лоб. Не мне даже, тому, кто должен войти в кабинет, а это, выходит, был Жосслен Бомон. Конечно, если Валера не лгал мне в этом вопросе, но я отчего-то почти не сомневался — именно здесь он был правдив.
— Просто не повезло, — повторил я, чтобы не затягивать молчаливую паузу. — Как и многим, знаете ли. Вот я вернулся с фронта, а многие из моих друзей и просто коллег, соседей по траншее, можно сказать, остались там. В грязи и крови. Потому что им просто не повезло.
— Понимаю. — Кажется, голос Валера звучал не слишком фальшиво.
— Уверен, если Бомон заявится-таки к вам в гости, вы ни за что не сообщите нам об этом, — произнёс я, вставая, — но не могу не попросить вас о такой услуге.
— Вы сами всё правильно сказали, — усмехнулся Валера, тоже поднимаясь на ноги и протянув мне руку на прощание.
Я пожал её и вышел из кабинета.
Хотел было вообще покинуть здание управления промышленной разведки, но решил проверить кое-что. Ещё когда читал досье Бомона, некоторые детали в деле с поставками ракетомётов повстанцам показались мне странными. Конечно, в папке, что принёс Робер, было далеко не всё, однако благодаря бумаге, которую он мне выписал, я имею все шансы получить развёрнутую информацию по тому делу. Конечно, если документы хранятся в Марнии, а вот в этом у меня были сильные сомнения. Однако
За помощью я обратился всё к тому же гному-вахтёру. Тот внимательно выслушал меня и направил прямиком в канцелярию.
— Если документы касаются сотрудника, работающего в данный момент в управлении, — гном разговаривал казёнными формулировками, будто по бумажке читал, — то вся документация по делам, в которых он принимал непосредственное участие, копируется из основного архива и передаётся в архив управления. Чтобы получить к ним доступ, вам необходимо пройти в канцелярию и написать запрос. Как только ваши полномочия и допуск будут проверены, вы получите — или не получите — доступ к запрошенной информации.
Я во второй раз поблагодарил вахтёра и по его наводке отправился в канцелярию. Благо та располагалась на первом этаже, всего в двух шагах от вахтёрского поста. На заполнение бумаг, снятие копий с моего удостоверения, разрешения, выданного Робером и составление запроса в жандармерию и «Континенталь» о моём участии в расследовании ушёл почти час. Я едва не потонул в море бюрократии, наверное, если бы мне подсунули ещё пару форм, взялся бы за пистолет — и плевать на последствия. Заявил бы потом, что канцелярские крысы мешали вести расследование. На фронте подобные выходки мне, как правило, удавались, правда, вряд ли результат будет таким же, как в те годы.
— Каким образом уведомить вас об окончании проверки? — поинтересовалась, глядя на меня поверх очков-половинок, пожилая дама, с которой мы уверенно шагали по кругам бюрократической бездны. Уж она себя там чувствовала воистину как рыба в воде, она и похожа была чем-то на рыбу — сонная, спокойная, равнодушная, и чем дольше длилось наше общение, тем сильнее становилось это сходство.
Подумав, я передал ей свою визитную карточку с номерами телефонов в конторе и у меня дома.
— Если меня не будет там, — добавил я, — то телефонируйте в управление королевской жандармерии, спросите группу комиссара Робера.
Дамочка всё записала в блокнот и глянула на меня снова поверх очков, как будто говоря: «Если больше нет дел, то вы можете убираться отсюда поскорее и перестать мешать мне работать».
— Когда ждать звонка? — спросил я на прощание.
— Стандартный срок проверки до трёх рабочих дней, — заявила она, и я понял, что только зря потратил время на заполнение форм. Три дня — слишком долго. — Но в вашем случае, — сжалилась дамочка, — скорее всего, сегодня к вечеру будет ответ.
Видимо, бумага, подписанная самим генералом Жербером, имеет весьма серьёзный вес, раз с её помощью можно так сильно сократить сроки, которые обычно считаются чем-то незыблемым, некой основой, на которой воздвигнуто всё громадное здание бюрократического аппарата.
Посчитав все дела на сегодня законченными, я отправился прямиком в управление королевской жандармерии. Думал, в кабинете придётся долго дожидаться возвращения Робера со товарищи — не зря же комиссар обозначил время сбора на восемь вечера, однако вернулись они намного раньше. И вернулись не все.
Есть такое неприятное ощущение — оно постоянно преследует тебя на фронте. Оно всегда с тобой — и в окопах, и в госпитале, и даже в тылу, когда твоя часть находится на переформировании и отдыхе. Ты ждёшь, что кто-то может не вернуться. Вот просто выйти из блиндажа, госпитальной палаты или квартиры, куда определили на постой, и больше ты его никогда не увидишь. Даже в глубоком тылу можно угодить под бомбёжку, что уж говорить о фронте, где и в самые спокойные часы солдаты гибли сотнями.