Нокдаун 1941. Почему Сталин "проспал" удар?
Шрифт:
Если исходить из сталинской логики, то опасность для СССР состояла в НЕВОЗМОЖНОСТИ развязать мировую войну так, чтобы вступить в нее после того, как все прочие участники истощат свои силы. То есть это была опасность идеологическая. В реальную военную опасность эта ситуация могла бы перерасти, только если бы СССР все-таки решился бы напасть на мирную и, следовательно, немедленно объединившуюся против него Европу.
Главную опасность для будущего СССР, согласно Сталину, представляло собой предотвращение войны. Вот чтобы предупредить эту опасность, Сталин и пошел на заключение договора с Гитлером. Договора, предусматривавшего начало мировой войны, сталкивавшего Германию с коалицией западных государств, развязывавшего руки Сталину в Восточной Европе, смыкавшего советские границы с германскими и создававшего
Таким образом, одной из главных причин военных поражений Советского Союза летом 1941 г. была сталинская внешнеполитическая стратегия в целом. Не будь перманентной нацеленности СССР на разжигание мировой войны, война бы просто не началась. Поворотный момент этой стратегии наступил именно 19 августа 1939 г., если исходить из того, что Сталин действительно в этот день принял решение заключать пакт с Гиглером и открыл свои карты соратникам.
Все зависело только от Сталина. Не заключи он пакт, война была бы предотвращена, границы остались на прежних местах, и столкновение Германии с СССР было бы физически невозможно.
Гитлер же, при всех его военных амбициях, был в этом альянсе фигурой зависимой. Откажись Сталин заключать соглашение и заключи он договор о сотрудничестве с англичанами и французами, то все — на этом свобода действий Гитлера кончалась, а мечты о расширении жизненного пространства в любую сторону продолжали оставались мечтами. Пакт открывал Гитлеру дорогу в Польшу и, главное, на Запад. Впрочем, нет оснований полагать, что Гитлер так уж стремился в 1939 г. к немедленной общеевропейской войне — объявление войны западными союзниками его здорово ошарашило. Но вот насчет Сталина сомнений нет. Стремился, и еще как.
Однако при заключении пакта возникала уже реальная опасность, которую Сталин должен был бы учитывать, — Гитлер мог сообразить, что его планы на будущее Европы отличаются от планов Сталина. И сообразить, какую судьбу Сталин готовит Германии, Европе и ему лично. Но ситуация, в которую попадал (и попал) Гитлер, поняв уже после увязания в европейской войне, что угроза с Востока, ранее, до пакта, воспринимавшаяся во всей Европе скорее как гипотетическая и абстрактная, вдруг стала совершенно реальной, не оставляла ему слишком много вариантов действий. Собственно говоря, в этот момент оставался только один вариант — второй фронт на Востоке.
Спорам о причинах германо-советской войны 1941 г., как правило, особо напряженный, даже истерический характер придает обсуждение темы «превентивности». Благодаря ей сугубо академическая, историческая проблема приобретает острое идеологическое значение. Согласиться с тем, что Гитлер напал на СССР вынужденно, для многих участников даже вполне серьезных научных дискуссий означает оправдать Гитлера. Что странно. Как будто после того, что Гитлер уже успел натворить к лету 1941 г., его можно оправдать тем, что нападение на Сталина было вынужденным. Репутация Гитлера совершенно не зависит от того, превентивно он напал или непревентивно. А вот репутация Сталина (и СССР) зависит от этого очень сильно. В случае доказанной превентивности СССР — агрессор, которого опередили. Превентивность не доказана — СССР в чистом виде жертва.
Тема эта достаточно изучена многими вполне добросовестными исследователями. Картина вырисовывается такая. Скорого, в течение ближайших недель, нападения на Германию Гитлер в июне 1941 г. не ожидал, хотя именно оно было совершенно реальным, что многократно доказано и российскими, и западными историками. Немецкая разведка имела очень неполное представление о состоянии развертывания Красной Армии. Была более или менее ясна картина происходившего в трехсоткилометровой
Отдавая приказ о подготовке операции «Барбаросса», Гитлер не ожидал скорого удара Красной Армии, хотя по мере приближения даты собственного нападения обеспокоенность немецкого военного руководства происходившим в советской приграничной зоне все время возрастала.
То, что СССР в принципе представляет собой открытую военную угрозу Германии, а его аппетиты далеко выходят за рамки, оговоренные пактом Молотова — Риббентропа, немецкому руководству было совершенно ясно по крайней мере с лета 1940 г. Сталин мог напасть через полгода, через год или через два, это все равно делало ситуацию для Гитлера невыносимой, поскольку парализовало его действия. Закончить войну на Западе Гитлер не мог, не используя полторы сотни дивизий, стоявших на восточной границе. И увести их не мог, потому что агрессивные намерения Сталина были очевидны. Патовая ситуация тоже не могла продолжатся слишком долго, поскольку приводила только к ухудшению стратегического положения Германии. Сталин ждать мог, а Гитлер — нет. В этой ситуации Гитлер решил разрубить гордиев узел и, разбив Красную Армию, развязать себе руки на Западе.
Идеологические планы расширения «жизненного пространства» на восток играли в этой ситуации третьестепенную роль, если вообще играли. Об этом совершенно отчетливо писал Геббельс в дневнике 16 июня 1941 г. Пропагандой в дневниковых записях, естественно, и не пахнет:
«Фюрер подробно объясняет мне положение: наступление на Россию начнется, когда закончится наше развертывание. Это произойдет в течение недели… Русские скопились прямо на границе, это для нас лучшее из того, что могло произойти. Если они, рассредоточившись, отступят в глубь страны, то будут представлять большую опасность. У них есть 180–200 дивизий, возможно, даже меньше, в любом случае приблизительно столько, сколько у нас. В кадровом и техническом отношении их даже сравнивать с нами нельзя… Фюрер оценивает длительность акции в 4 месяца, я оцениваю в меньший срок. Большевизм рассыпется, как карточный домик… Мы должны действовать. Москва хочет держаться вне войны, пока Европа не устанет и не истечет кровью. Тогда Сталин захочет действовать, большевизировать Европу и вступить во власть. Эти его расчеты будут перечеркнуты. Наша акция подготовлена так хорошо, насколько это вообще в человеческих силах. Подготовлено столько резервов, что неудача просто исключена. Географически акция не ограничена. Борьба будет продолжаться до тех пор, пока русские войска не перестанут существовать…
Россия нападет на нас, если мы ослабеем, и тогда мы получим войну на два фронта, которую мы предотвращаем этой превентивной акцией. Только тогда у нас будет свободный тыл…
Мы должны также напасть на Россию, чтобы высвободить людей. Непобежденная Россия связывает 150 дивизий, которые нам срочно нужны для военной экономики. Ее нужно усилить, чтобы реализовать программы производства оружия, подводных лодок и самолетов, тогда США не смогут нам ничего сделать. У нас есть материалы, сырье и машины для трехсменной работы, но не хватает людей. Если Россия будет разбита, мы сможем высвободить целые призывные возраста и строить, вооружаться, готовиться. Только тогда можно будет начать воздушную войну с Англией на другом уровне. Вторжение все равно малореально. Итак, речь о том, чтобы гарантировать победу иным образом…
Тенденция всего похода лежит на ладони: большевизм должен пасть, и у Англии будет выбито из рук последнее оружие на континенте. Большевистский яд будет изгнан из Европы. Против этого даже Черчилль и Рузвельт могут мало что возразить. В России не будет восстановлен царизм, но на смену еврейскому большевизму придет настоящий социализм… Сотрудничество с Россией было пятном на нашем мундире. Оно будет теперь смыто. То, против чего мы всю жизнь боролись, теперь будет уничтожено».[45]
Неделей раньше, 8 июня, Геббельс записывает: «Получил программу территориального деления России]. Требуется очень большой аппарат. Об азиатской части Р. речь не идет. Заботиться придется только о европейской. Сказал же Сталин недавно Мацуоке, что он азиат. Что ж, пожалуйста!».[46]