Ноктюрн льда и клавиш

Сорель Софи

Надо же, имя мое помнит! Он помогает мне встать, а я пытаюсь дернутся к двери, чтобы сбежать, сбежать от него подальше и спрятаться в какую-нибудь норку. Однако Назар обвивает рукой мою талию и прижимает меня к себе.

– Юль, откуда эти шрамы? – настойчиво спрашивает он. – Это из-за них ты не можешь играть, да?

– Да отпусти же ты меня, бестолочь, – кричу я и чувствую, как по щекам текут слезы.

Нельзя плакать, Белкины не плачут. Я с силой долблю по груди Назара, осознаю, что он без футболки, осознаю, что от него безумно приятно пахнет гелем для душа, осознаю, что он увидел мои уродские руки,

рассмотрел шрамы, что… что… Я сдаюсь и начинаю рыдать. Это меня злит, и я с такой силой пихаю в грудь Назара, что он разжимает объятия. Не разбирая дороги, я бегу в коридор. Здесь темно, я обо что-то ударяюсь, что-то падает, но я все же умудряюсь нащупать замок.

Только захлопнув дверь собственной квартиры, я ощущаю себя в безопасности. Опускаюсь прямо на коврик возле входа, прижимаюсь спиной к двери и, уткнувшись лицом в колени, рыдаю в голос. Я так давно не плакала. Так давно.

Не знаю, сколько я так сижу, но, когда слезы заканчиваются, я понимаю, что опустошена. Вроде бы ничего такого не случилось. Подумаешь, какой-то сосед увидел мои шрамы. Но мне всегда казалось: если никто о них не знает, значит, их как бы и нет. И проблем нет. И смерти тоже нет…

Я иду на кухню и завариваю себе чай с ромашкой. Надо успокоить нервы.

Я долго сижу на кухне, смотрю в окно, за которым ветер срывает с деревьев желтую листву. И понимаю, что я сама, как эти листья: оторвана, еще хорохорюсь, но почти увяла. Скоро от моей бравады и веры в себя ничего не останется. Уже не осталось.

Глава 9

Назар

Уже три дня я не слышу заунывно-скрежещущих звуков пианино из соседней квартиры. Белка больше не играет. Меня все подмывает сходить к ней и что-нибудь сказать, только я не знаю что. Чувствую себя идиотом. Я думал: она не умеет играть и просто издевается над инструментом и моими нервами, а оказывается, она играть не может. Я вспоминаю ее ладонь, по которой змеятся белые, уже давно зажившие шрамы. Что у нее с руками?

Подхожу к зеркалу и рассматриваю свой шрам на горле. Его почти не видно, потому что все заросло густой щетиной. Я окунаюсь в воспоминания. В тот момент, когда Живов резанул мне лезвием конька по шее, я даже не понял, что произошло. Был на таком адреналине от игры, что не почувствовал боли, но машинально прижал крагу к ране и уже на автопилоте доехал до борта и скамейки запасных. Потом, когда я пересматривал в записи тот момент, видел, что весь лед был залит кровью. До одури много крови, но я этого не помню.

Оказывается, не только у меня есть раны и шрамы. У Белки, Юльки, вон все руки изуродованы. Что же с ней произошло?

Переодевшись, я выхожу из квартиры, смотрю на дверь Белки, но так и не решаюсь позвонить. Ладно, в другой раз. Сейчас мне надо ехать на встречу с Даней, как и договаривались.

Мы встречаемся с ним в кафе, недалеко от хоккейной школы, где и познакомились несколько лет назад. Даня чуть ли не единственный из старых приятелей, кто, после того как я получил травму, не сделал вид, что меня не существует.

– Здаров, Нил, – пожимаю я ему руку.

– Привет, Назар. Ну, как оно? – Он кивает на мою ногу.

– Хреново, – признаюсь я. – Лед

еще под запретом. Гаденыш Пранек мне кость раздробил в труху. Увижу когда-нибудь – убью, – зло выплевываю я.

– Слышал, он подписал контракт с «Монреалем».

– Сука! – выдыхаю я как раз в тот момент, когда к нам подходит официантка с заказом и застывает в изумлении.

– Это он не вам, девушка, – широко улыбается Даня.

– Конечно, не вам, – тоже улыбаюсь я, и девушка расцветает, ставит наш заказ на стол, а потом говорит: – Извините, а вы не Назар Елизаров? Знаменитый хоккеист?

Я расплываюсь в самодовольной улыбке. Оказывается, меня еще помнят. Я подмигиваю Дане и говорю:

– Нет, вы ошиблись, но вот он, – киваю я на друга, – и правда знаменитый хоккеист.

– Да? – Она удивленно смотрит на Даню.

– Ага. Даниил Кравцов! Знаменитый Нил!

– Ого! – расплывается девушка в милой улыбке. – Классно! Можно автограф?

Даня, кажется, даже смутился, но девчонке черканул пожелание и поставил свою роспись.

– Ну все, братишка, ты теперь звезда! – хмыкаю я, когда официантка уходит.

– Какая еще звезда. Ты же знаешь, после всей этой подставы с допингом я не планирую возвращаться в большой спорт. – Он хмурится, окунаясь в безрадостные мысли.

– Ерунда! – наклоняюсь я к нему. – Ты же здоровый! Руки-ноги целы! Бейся, братишка! Докажи всем, что ты настоящий хоккеист. Посмотри на меня, – зло произношу я, – вот кто ни на что больше не годен.

Наш разговор плавно перетекает в воспоминания о хоккейной школе, о тренере Воронцове, нашем Борисыче, который вкладывался в нас по полной.

– А помнишь Зиму? Мирона Зимина? Вы с ним были не разлей вода, – говорит Даня.

Конечно, помню, как я могу забыть лучшего друга. Зима – отличный игрок. Был отличным игроком, пока не накуролесил. В результате бросил хоккей, ушел в армию. Мы сто лет не виделись и почти не созванивались. Правда, он, как и Даня, позвонил мне, когда узнал о моих травмах. Моя сестра Анька когда-то по-детски была влюблена в Мирона, бегала за нами хвостом. Интересно, где он сейчас? Кажется, учится, забросил профессиональный хоккей. Сто лет не видел его.

Распрощавшись с Даней, я еду домой. Хотя какой это дом? Так, временное убежище, предоставленное теткой. Но я ей за это благодарен, потому что жить с мамой под одной крышей я больше не мог. От нее прямо-таки исходила надежда, что я никогда не вернусь в хоккей. Вернусь ли? Чем больше проходит времени, тем призрачнее мне кажутся мои шансы восстановиться и попасть в хорошую команду. Одно знаю: если все-таки со здоровьем наладится и нога срастется нормально, то к Баеву я больше не вернусь, какие бы горы золота он мне не сулил. Что это за тренер, который отказывается от игрока, когда тот получает травму? Да, я сам сглупил, согласившись разорвать контракт досрочно, но я был в долбанной депрессии. Я, мать его, был в шоке. Начинаю перебирать в голове клубы, за которые хотел бы поиграть. Некоторые парни мечтают уехать в Штаты или Канаду, кто-то грезит о Европе, а я всегда хотел играть на родине. «Берсерки» – команда из Новосибирска, лидер в нынешнем турнире, в прошлом году завоевали кубок. Я бы хотел попасть к ним, но разве им нужен сдувшийся Назар Елизаров? Я до боли сжимаю челюсти. Я прорвусь! Я должен!

Конец ознакомительного фрагмента.