Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца(изд.1982)
Шрифт:
Деревянный пестрый Токио, который я так любил, город миллионов вежливых бедняков, замаскированный рекламами, обставленный небоскребами, залитый асфальтом и подпоясанный многоэтажными скоростными автострадами, сгорал на моих глазах. Остались покосившиеся небоскребы, черные пожарища, марево над городом.
Позже катастрофу чересчур подробно описывали и показывали, и я не буду многого повторять. Я имел тогда самый оперативный материал.
«Я спал в номере ноль пять девять четыре на пятом этаже гостиницы «Нью-Токио». К счастью для меня — на пятом этаже. — Это дает
На этом я оборвал интервью. Далее Андерсон рассказал, что он вспомнил про оставшиеся в номере дневниковые записи и ботинки. Открыв дверь, обнаружил, что стены, которая отделяла его постель от ночной улицы, больше не существует. Кровать стояла на самом пороге пустоты… Он ощупью взял со стола бесценные записи, нашел, с трудом открыв дверцу шкафа, ботинки и двинулся к лестнице, ожидая нового удара. По дороге распахнул дверь соседнего номера, где ночевали его знакомые, но увидел лишь груды обрушившихся плит. Он никогда больше не встречал этих людей.
Во дворе мигали фонари полицейских машин. Сами полицейские, орудуя большими гладиаторскими щитами, оттесняли толпу растерявшихся, рвущихся в номера людей подальше от гостиницы. Вот-вот она должна была обрушиться.
Андерсон отошел от здания и вскоре увидел на дороге машину с короной — светящейся табличкой «такси». Размахивая вещами, путешественник бросился навстречу. Шофер такси, взявшийся неизвестно откуда, за солидную плату согласился отвезти ночного пассажира в аэропорт.
Таким и предстал предо мной знаменитый Андерсон в аэропорту — с блокнотами и ботинками в руках.
— Почему же ты не поместил всю историю? — спросил, обернувшись ко мне, Эдди. — Самое главное — судьба несчастного Андерсона.
Дурачок! Андерсон сумел добыть билет на предпоследний рейс в Европу. Главное — судьба погибших… Сейчас об этом скажет сам Андерсон очень скупыми фразами, которые вошли в мой репортаж:
— Перед сном я слышал по радио сообщения, что США испытывают новую бомбу на атолле в Тихом океане. Если догадаться, где это происходит, если провести от атолла линию древнего континентального шельфа и подсчитать время прохождения подземной волны, то все параметры совпадают: через шесть с половиной минут в Токио началось землетрясение. Сначала слабое, обычное, потом пошли сильные толчки.
…Карамото-сан, ловко пилотируя вертолет над городом, избегая дыма и скопления углекислого газа, придерживался той же позиции:
— Совершенно ясно, мистер Бари, что ядерный взрыв имеет прямое отношение к трагедии всей Японии…
Я хмыкал в ответ, выхватывая камерой самые разные объекты. Коротко давал пояснения комментаторам в студии, чтобы они развернули мои фразы в драматический репортаж. По мере необходимости уточнял у пилота объекты и место действия.
Вот покосившийся небоскреб. Солнечные лучи, внезапно вырвавшиеся из-за мрачной тучи, осветили действующий еще персонаж.
Он выглядит неправдоподобно уныло. Многоэтажная кривая клеть без стекол и людей. С крыши нелепо свисают провода. Вокруг небоскреба простираются серо-оранжевые и зеленовато-серые развалины.
У человека, который лежит у дверей бывшего небоскреба, серо-зеленая одежда и красные носки.
Моя камера берет самый ближний план — ползущего по земле испуганного мальчишку. Да, эта панорама большой стоимости. Надо быть очень хорошим хозяином, чтобы все пунктуально подсчитать. В том числе цену каждого погибшего…
Я никогда не акцентировал внимание зрителя на жертвах, но реальная картина разрушений была не менее впечатляющая, чем полотна знаменитого художника пятнадцатого века Иеронима Босха, которого и сегодня называют «профессором кошмаров». Если бы люди по-прежнему верили в ад и рай, они бы убедились, что ад существует в привычной повседневности, является чуть ли не конечным результатом земной жизни. «Природа скорее мачеха, чем мать», — печально изрек современник Босха Эразм Роттердамский.
Помните знаменитый «Корабль дураков» Босха? Без руля и ветрил плывет утлый челн по морям житейской суеты. Его пассажиры — бездельники, гуляки, сварливые жены, шуты — давно уже забыли, куда держат путь. Их странствие длится бесконечно: мачта проросла пышной кроной, и в ней свила себе гнездо сама смерть. Что движет кораблем — человеческая глупость или грех? Пожалуй, и то и другое. Мир, созданный для человека, прекрасен, говорит нам художник, но в нем царствует зло, и поэтому земная, жизнь — это вымощенная благими намерениями дорога в ад. Для Босха все кончается «Страшным судом».
Я нисколько бы не удивился, если бы старый японский император, взглянув на эту картину, произнес свою напыщенную фразу о том, что люди есть люди. Но разве ради такого примитивного вывода мучились и переживали, боролись и творили великие прошлого? Они предостерегали человечество от беды, от его собственной глупости… И верили в наступление «золотого века»…
Прошли века. Но где же он?..
— Перестань, выключи! — громко говорит Мария. Она растерянно смотрит на меня. — Неужели ты там был?
— Был.
— Это страшно.
— Такова моя профессия, — усмехаюсь я. — Дальше было хуже.
И продолжаю демонстрировать запись.
— Ему капут, — сказал пилот, глядя сверху на стальные конструкции небоскреба. Кажется, он знал, что я не просто из всемирной «Телекатастрофы», а из Мюнхена, потому и сказал так: «Капут».
— Карамото-сан, пожалуйста, чуть-чуть левее.
Он развернул влево, и я схватил новую панораму, сфокусировав камеру на гиганте с вывеской могущественной фирмы на крыше: