Нопэрапон
Шрифт:
Собрались вокруг — только мужики с сигаретами отошли чуть в сторону; ждали «Скорую».
Второй курсант, однокурсник лопоухого, еще раз сбегал к телефону.
Вернулся.
— Обещали вдогон две машины выслать. Первая уже выехала.
— Да где ж они ездят, мать их?!.
Старик вдруг дернулся, глубоко вздохнул и обмяк. Ленчик с курсантом бросились делать ему искусственное дыхание — и тут рядом завизжали тормоза…
Машины «Скорой» забрали всех, кроме очухавшегося курсанта в испачканной форме. Но, судя по хмурым лицам врачей и санитаров, старику уже было не помочь, да и дела остальных оставляли желать лучшего. Плачущая женщина уехала в машине вместе с сыном; народ начал мало-помалу расходиться. Троллейбусов снова не было.
— Может, такси поймаем? — предлагаю я, чтоб хоть что-то сказать.
Давило на меня это молчание, прямо как могильная плита, — а говорить-то особо и не о чем.
— Давай, — соглашается Димыч, а неразговорчивый Ленчик только кивает.
Я даю. В смысле, лодхожу к краю тротуара и изображаю Ленина на броневике.
За одним исключением: вместо кепки (не люблю!) голосую рублем; точнее, гривной.
— Ты понимаешь, Димыч… — бросаю я через плечо, провожая взглядом очередную тачку, водителю которой мои деньги не нужны.
— Ну?
— Не нукай, не запряг. Видел, когда Монах в бега ударился, он, по-моему, как раз этих бедолаг толкал?
— Да, точно, — хмуро соглашается Ленчик.
— Монах напролом лезет к выходу — и через минуту народу становится плохо. Ничего не напоминает?
— Бои без правил. Убитый американец, — сплевывает Димыч сквозь зубы.
— Умница. Это, конечно, бред, но…
В воздухе повисает пауза.
Так оно и бывает. Хорошо читать триллеры в глянцевых суперобложках и временами посмеиваться над незадачливым героем: ну вот же она, разгадка, на поверхности лежит — а он, балбес, не видит! И лезет прямо в лапы очередного монструоза-маньяка.
Читать об этом — хорошо. Писать самому — тоже неплохо. Наверное. Чувствовать себя этаким мэтром, знающим и проницательным, сидя в уютном кресле или лежа на диване. Зато когда петух клюнет… Сколько вам понадобится доказательств, чтобы поверить в невозможное? И когда вы наконец поверите, — не будет ли слишком поздно?…
Что скажете?… И что скажу я?!
Его Величество Читатель любит определенность. «Подробности — Бог!» — говорит Его Величество Читатель, машинально цитируя классиков; и сия правота неоспорима, ибо Его Величество Читатель всегда прав. Ты, дерзец, хочешь оспорить? — закройся в своей падающей башне из слоновой кости, захлопни поддувало и не вякай. Пейзаж, натюрморт или батальное полотно — так во всю стену, холст-масло-золоченый багет, и чтоб без сомнений, чтоб ясно: кто на ком женился, победил или проиграл, откуда вышел и куда зашел, и если чьим-то духом пахнет, так разъясните на пятидесяти страницах плюс примечания: чьим и на кой черт?!
О св. Фома, покровитель реалистов! — ну почему, почему мне, грешному, больше по душе наивный дурачок из рассказа Акутагавы, который доверчиво шагнул в небо с вершины сосны и зашлепал босыми пятками по облакам? Почему я тоскую, глядя на холст-масло-золоченый багет, предпочитая обстоятельности пейзажа одинокую ветку, что протянулась из верхнего угла наискосок — через пустоту бумаги или шелка?! Я смотрю на ветку, и мой ветер ерошит хвою, моя скала незыблемо стоит внизу, моя пичуга назойливо орет, кружась в смолистом аромате! Вместо почетного места зрителя мне предлагают неуют участника, место соавтора, открытое всем ветрам; и я иду, выхожу на подмостки, я тоже, я здесь, я — мы вместе…
Я шагаю в небо с вершины сосны, зная заранее: далеко не всегда можно пойти по облакам.
Но и стоять в отдалении, в безопасности и покое, разглядывая сосну, небо и скалу в лорнет с единственной целью отметить — да, небо, да, сосна, да, скала, вы совершенно правы, все как в жизни!… О св. Фома, покровитель реалистов, почему обошел ты меня милостью своей?!
Поздно сетовать.
Поздно.
Рядом останавливается такси.
— На Пушкинский въезд, — говорю я.
— Сколько денег? — тускло интересуется водила, конопатый парняга в спортивном костюме, похожем на мой.
И я ловлю себя на гнусной мысли: мне чертовски хочется рвануть дверцу на себя, за уши выволочь таксиста наружу и…
— Пятерка, — отвечаю, хотя вначале больше трешки давать не собирался.
— Поехали.
ДМИТРИЙ
Телевизор я смотреть не люблю. Обычно он показывает всякую лабуду. Другое дело — видео. Тут уж командуешь ты сам, а не программа телепередач. А еще лучше — книжку почитать. Однако читать сейчас не получалось: в голове калейдоскопом вертелись обрывки завтрашней главы, и не стоило мешать им складываться в мозаику сюжета, расцвеченную красками метафор и образов. Ишь, завернул, писака хренов… ну и завернул. Жалко вам, что ли? А по телику сегодня как раз намечалась передача «Еше не поздно» — одна из немногих, которые я иногда проглядываю.
Когда мозги расслабить надо.
— Пап, ты что смотреть будешь? — раздался из соседней комнаты голос Сережки.
Ну конечно, любой повод волынить уроки этот малолетний хитрец использует на все сто!
— «Еще не поздно».
— Фильм? С Ван Даммом?!
— Нет, передача. Без Ван Дамма. Местная.
Вздох разочарования, способный растрогать скалу.
— А до мультиков она закончится?
Я глянул в программку.
— Закончится. Мультики после нее. Я тебя позову. А уроки сделал?
— Вот, последний пример по математике решаю. Украинский и русский — уже.
— Молодец. Ладно, заканчивай.
Телевизор зашипел на меня кублом гремучих змей, и пришлось в очередной раз крутить настройку, а после регулировать громкость. Наконец, когда звук и изображение моими стараниями слились в экстазе, на экране возникла знакомая заставка. Бодрый тенор сообщил: «Еще не поздно изменить жизнь к лучшему!» — в конце пустил петуха, засомневавшись в правдивости лозунга; и заставка сменилась лицом молодого бородача-ведущего.
«А у меня все равно борода больше!» — самодовольно подумал я и улыбнулся. Ведущий свою тоже постепенно отращивал, но пока что я из этого соревнования выходил победителем.
Ведущего звали Эдиком, и жил он в доме напротив.
— Здравствуйте, дорогие харьковчане и гости нашего города! — широко улыбнулся мне с экрана Эдик. — Сегодня речь у нас пойдёт о проблеме, которая наверняка волнует всех вас: об уличной преступности и о возможности противостоять ей. В первую очередь — о методах, а также пределах допустимой самообороны.