Норильские рассказы
Шрифт:
Я уже подходил к правде, но это была еще не полная правда.
– Срочно к Александру Романовичу, – сказала секретарша Белова.
Белов разговаривал по телефону с Шевченко. По довольному лицу главного металлурга я понял, что нового разноса не будет.
– Да, конечно, так я и говорил вам, Виктор Борисович. – Белов глазами показал мне на стул. – Он уже здесь. Передаю трубку.
В трубке загудел голос Шевченко:
– Ваш отчет – передо мной. Отношение к нему двойственное. С одной стороны – отлично, с другой – безобразие! Словечки нетехнические, но других подобрать не могу.
Я осторожно поинтересовался:
– Что именно отлично,
– Отлична проделанная вами работа. А безобразие – все, что эта работа показывает. В моей книжке вы можете прочесть, что скорость вдуваемого в печи воздуха не должна превышать четырнадцати-пятнадцати метров в секунду, а у вас она свыше пятидесяти. И оспорить не могу, ваши расчеты сам проверил. В этих условиях монтаж новой воздуходувки эффекта не даст. Все съест возросшее сопротивление в трубах, то самое, что вы объяснили Сорокину и за что я собирался вас наказать. Но не радуйтесь, что наказания избежали. Всех нас теперь надо карать за техническую безалаберность. Вы получите новое задание.
– Готов, гражданин начальник…
– Виктор Борисович.
– Готов, Виктор Борисович.
– К вам сегодня придут проектировщики-металлурги. Я приказал выделить для них специальный конвой на промплощадку. Покажите им результаты измерений, ответьте на вопросы. Пусть пораскинут мозгами, кто и как допустил до нынешнего нетерпимого состояния. А завтра в десять утра явитесь на Малый металлургический завод. Я буду у начальника ММЗ Алексея Борисовича Логинова. Вы Логинова знаете?
– Немного. Налаживал на ММЗ теплоконтроль, газовый анализ.
– У меня все. У вас?
– У меня – ничего, Виктор Борисович, – сказал я и положил замолкнувшую трубку.
– Поздравляю! – сказал радостно Белов, – До этой минуты тревога все же была. Новая метла чисто метет, а эта – Виктор Борисович – не метет, а сметает. Строителям уже влетело по шее. Горнякам, особенно рударям, грозил понижениями в должности, даже арестами. Особенно коксохимикам попало. Кокс у них ведь какой: во-первых, дерьмо, во-вторых – мало. К металлургам Шевченко пока помягче. Теперь торопитесь к себе, проектировщиков уже доставили на промплощадку.
В лаборатории прохаживались два металлурга из проектной конторы: полный неторопливый Бунич (не помню ни имени, ни отчества) и худощавый, очень подвижный Александр Григорьевич Гамазин. Гамазин тыкал рукой в самописцы, автоматические датчики, изодромные регуляторы, Бунич обводил уставленные приборами стены равнодушными выпуклыми глазами.
– Устроился! – похвалил Гамазин. – Удельный князь, не меньше.
– Немного есть, – скромно согласился я, – С чем пожаловали, бояре?
– Нет, это вы говорите, что за катастрофа грянула? – потребовал Бунич. – Сколько лет получали благодарности за проект БМЗ. Вдруг – трах-бах, ох, ах – недоработка, ошибка, провал! И обвиняют, что злые пары из вашей кухни.
– Не всякому обвинению верь! – туманно высказался я.
– У меня принцип: никаким обвинениям не верю. Нет ничего проще и лживее обвинений, – сказал Гамазин. – Итак, все тот же вопрос – что? И доказательства этого «что»! На меньшее не соглашусь.
Я провел их в свою комнатку и показал ночные измерения. Гамазин присвистнул. Он соображал легко, был скор и смел в своих решениях – инженерных, естественно. В доарестантской жизни он трудился на Волховском алюминиевом заводе, участвовал в проектировании и освоении Запорожского алюминиевого, а в Норильске переквалифицировался из алюминщика в никелыцика –
– Все ясно, княже! – воскликнул Гамазин. – Какой у вас диаметр воздуховодов? Шестьсот миллиметров? Ха, чуть пошире канализационной трубы? А дуете на три ватержакета? Не вижу пока ничего ненормального. Ни один закон техники не опровергнут. Загадок нет. Вопрос исчерпан.
– Только ставится, а не исчерпан, – возразил я. – И загадка есть: почему вообще создалась такая ненормальность? В книжке Шевченко, вот в этой, он мне сегодня прислал, сказано, что выше пятнадцати метров в секунду скорости воздуха не должны подниматься. Как же возникло подобное нарушение технологии?
– А на это пусть отвечает главный проектировщик БМЗ. Бунич, давай! «Что», нам теперь ясно. Отвечай, почему появилось это «что»!
Бунич размышлял. Он всегда казался погруженным в размышления – даже когда ни о чем не думал. Он медленно переводил очень темные, очень выпуклые, очень близорукие глаза с одного на другого. У него неслышно шевелились губы. Шевеление губ всегда предшествовало движению языка. Потом он заговорил.
– Кто тут произносил странный термин «загадка»? Никаких загадок не было и нет. Все ясно, как свежеиспеченный блин на вычищенной сковороде. Да, он проектировал в последний довоенный год БМЗ. И хорошо спроектировал – в Москве одобрили. В проекте ненормальностей не было. Единственная ненормальность случилась уже после утверждения проекта. Проект полностью не осуществили, вот и вся разгадка. Как мыслилась переработка руды в проекте? Отражательная печь плавит руду на штейн, из штейна в конвертерах выжигается железо, а в ватер-жакетах очищенный от железа файнштейн разделяется на никель и медь, Классическая технология, идеальная цепочка. А где эта цепочка реально? Нет отражательной печи, ее заменили большим ватержакетом. И в нем теперь не разделительная, а рудная плавка.
– Побойся бога, Бунич! – закричал Гамазин. – Впрочем, ты уже в трех поколениях неверующий, ты с богом не посчитаешься. Но ты же сам согласился на изменение проекта. Что не построили отражательной печи – твоя инициатива.
– Моя, но почему? Выяснили, что руда плавится легче, чем предполагали, и можно обойтись без отражательной печи. Огромное преимущество перед проектом! Но и отклонение от нормы. Ибо если запроектировали хорошо, а получилось лучше, то это тоже ненормальность. Радостная, но ненормальность! А заменив дорогую отражательную печь уже построенным ватержакетом, позабыли, что на разделительную плавку требуется меньше воздуха и что воздуходувки рассчитаны именно на нее. А тут – война! Не до переделок воздухопроводов, давай скорее никель! До поры ненормальности не замечали: воздуху хватало.
Гамазин радостно хлопнул рукой по столу.
– Короче, головокружение от успехов! А после головокружения – головная боль: надо ликвидировать искажение достижений. Бунич, ходом к Белову!
Белов, порадовавшись успешному выяснению загадки, вынул из сейфа две пачки махорки – еще довоенной из Кременчуга – и вручил их проектировщикам. Оба, хотя и не курящие, с благодарностью приняли роскошный дар – даже сибирская «махра» ходила золотой лагерной валютой, о кременчугской и говорить не приходилось: Украина второй год лежала под немецкой пятой, об украинской махорке вспоминали со вздохом.