Шрифт:
Княгиня N., светская красавица и единственная дочь обедневшего от массового вымирания своих мужиков графа S., будучи еще совсем молоденькой девицей, где-то в первой половине позапрошлого века, посетила в кампании со своей весьма строгой матушкой знаменитый уже в те времена немецкий курорт Баден-Баден. Это было, по-сути, свадебное путешествие, которое сразу же после свадьбы устроил и полностью оплатил ее уже не совсем молодой муж – князь N., отставной полковник Каргопольского гренадерского полка.
Полковник, будучи человеком не столь военным, сколь деловым, едва отправив свою молоденькую
Кроме того, он должен был, как человек порядочный, ввиду своего вступления в брак, решить окончательно некоторые пикантные вопросы своей прежней, холостяцкой жизни, покончить с некоторыми своими прошлыми романами и заручиться, что ни одна из его прежних кливреток ни словом ни делом не станет более между ним и его законной супругою.
Впрочем, ни одна из его прежних кливреток, как это порой бывает в иных страстных романах, к его вящему недоумению, так ни разу и не понесла от полковника.
Хотя он сам этому не придавал никогда и никакого значения.
В те давние времена, как впрочем и по ныне, браки по расчету были не редкость, а в данном случае он был еще и весьма поспешным, поскольку отец молодой графини, человек очень преклонных лет и уже – безнадежно больной, весьма и весьма торопил дочь, чтобы успеть до своей близкой уже смерти расчитаться хотя бы с самыми настырными кредиторами и не оставлять свои долги на сына, юного кавалергарда.
Брак по расчету, господа, есть очень нехорошая вещь. Ведь он сам по себе предполагает не только отсутствие любви, но и оставляет молодое сердце свободным, пустым, а потому – постоянно ищущим любовь по белу свету и когда это сердце находит, наконец, свою любовь, оно трепещет, оно загорается, в нем тут же теплом и светом заполняется вдруг эта пустота – тут и являются разные необычные или самые обыкновенные, это как посмотреть, жизненные случаи, и вот об одном из них и пойдет сегодня речь.
Так вот. Наша молоденькая княгиня, дождавшись, наконец, своего мужа-полковника, очень недурно провела в Баден-Бадене время и вернулась с курорта уже в интересном положении и вот ровно почти через девять месяцев благополучно разродилась двойней.
Она сама, ввиду всегдашнего отсутствия мужа, то на охоте, то зрителем на маневрах, то по торговым делам – назначила новорожденным мальчикам имена, каковые и были дадены им при крещении и записаны в метрики местной Святопокровской церкви: Николай и Василий.
Имена эти самые простые, ничего ровным счетом не значащие и, как это ни странно, не встречающиеся ни в обозримой генеалогии рода самого князя N., ни среди отцов-дедов-прадедов молодой княгини. Что тут же стало предметом особенного обсуждения среди их соседей-дворян. И потому, возвратившись из очередной своей коммерческой поездки, князь был поставлен перед фактом благополучного принятия таинств православия обеими его близнецами и, весьма удивившись такому их простому наречению, отнес все это к излишнему народолюбию своей юной жены, которое в те либеральные времена было не таким уж и редким среди просвещенной части русского дворянства.
Прошли еще тридцать лет, а ведь у нас в России-матушке даже облака на небе плывут гораздо медленнее, чем иной раз пролетают целые годы. Княгиня, которая к тому времени уже давно преставилась Богу, оставила своему, уже весьма престарелому мужу братьев-близнецов, двоих веселых какой-то южно-русской веселостью драгунских офицеров, как один, худющих и длинноносых, громадные долги в модных петербургских салонах и несколько толстых тетрадок дневников, в том числе и оставшихся от чудной поры ее девичества.
Старый князь, страдая одышкой и проклиная свою ужасную подагру, с неизменной трубкой во рту, под седыми усами отставного полковника, с каждым годом становился все более противным, капризным и ушлым, денно и нощно вызывая страх у сенных девок и надоедая визитами своему адвокату, который был нанят им, чтобы отсудить у некоторых своих бывших крепостных ихние выкупные платежи.
В такие дни князь, до самого вечера, а то и до вечера следующего дня отсутствуя в имении, был причиною полного затишья и безделия там, ибо все живое и, как казалось, и все неживое тут же по его отъезду впадало в настоящую спячку.
А в те дни, когда он не велел закладывать конную пару, чтобы ехать в город, или в поля на охоту, его прислуга, включая старого повара Порфирия, старалась просто не попасть скучающему старому барину на глаза, ибо он от великой скуки своей мог заставить дворню делать всякую нелепицу, а то и какую-нибудь богопротивную непристойность.
В эти серые дни, когда с утра моросил тягучий ленивый дождик, а дороги становились размыты, старый князь N. проводил обычно в одиночестве, у жарко натопленного камина, перечитывая старые свои охотничьи журналы или перелистывая подшивку «Губернских ведомостей» тридцатилетней давности, где в некоторых номерах, помеченных им особыми закладками, иной раз мелькала и его фамилия, или ворошил и перебирал старый семейный архив.
Один раз, в самом темном углу старого комода, на глаза ему попалась старинная папка из плотной кожи, тщательно перевязанная тесьмою. Князь был немало удивлен: ведь он постоянно перебирал все бывшие там документы и стопки бумаг, а эту папку он ни разу не видал. На папке была наклеена небольшая, изрядно уже пожелтевшая табличка из письменной бумаги, которая гласила, что тут находятся дневники княгини N, его уже упокоившейся супруги.
Он тут же развязал тесемку, раскрыл первую тетрадку и жадно вперился в изрядно пожелтевшие ее странички.
Ему было как волнительно, но и так же радостно читать строчки, написанные той, которая была его женою, матерью его детей, ведь в этих старых тетрадках была описана ее жизнь, ее тайная жизнь, закрытая в свое время даже для него и в которую он никогда, следуя известным правилам дворянского этикета, не смел вторгаться.
Громадные напольные часы в дальнем углу гостиной тикали и тикали, их позолоченные стрелки весело носились по циферблату, усердно отбивали положенные пункты, а он все читал и читал, порою смахивая слезинку с глаз, погруженный в беззаботную юность и добродетельную молодость своей покойной супруги.