NOS4A2. Носферату, или Страна Рождества

Joe Hill

NOS4A2

Copyright © 2013 by Joe Hill

Cover photograph © by Pari Dukovic/AMC.

Чуть раньше восьми сестра Торнтон вошла в палату длительной терапии с пакетиком подогретой крови для Чарли Мэнкса.

Миссис Торнтон шла на автопилоте, ее мысли фокусировались не на работе. Она в конце концов приняла решение купить своему сыну Джосайе игровую консоль «Нинтендо ДС», которую тот хотел, и женщина подсчитывала, успеет ли после смены попасть в «Тойс «Р» Ас» перед тем, как они закроются.

Она сопротивлялась этому импульсу несколько недель – по вполне философским причинам. Ее не тревожило, что все его друзья имели такие устройства. Ей просто не нравилась идея о портативных игровых консолях, которые дети носили везде с собой. Эллен Торнтон возмущало, что маленькие мальчики исчезали в мерцающих экранах, бросая реальный мир ради какой-то грани воображения, где забава заменяла мысль, а изобретение новых убийств становилось формой искусства. Миссис Торнтон хотела иметь ребенка, который любил бы книги и игру «Скраббл» [1] , который сопровождал бы ее в экспедициях на снегоступах. Какая ирония!

Эллен держалась как могла. Но вчера вечером она увидела Джосайю, сидевшего на кровати и игравшего в странную игру – ее старый бумажник стал его «Нинтендо ДС.» Он вырезал откуда-то картинку Донки Конга и вставил ее в пустой кармашек для фотографий. Мальчик нажимал на воображаемые кнопки и издавал звуки взрывов. У нее от этого зрелища начало болеть сердце. Он притворялся, что у него уже имеется игрушка и что ему точно подарят ее в Великий день. Конечно, Эллен могла иметь свои теории о том, что полезно для мальчиков, но это никак не означало, что Санта разделял их с ней.

Обходя койку Мэнкса, чтобы подойти к стойке для внутренних вливаний, она настолько была поглощена своими мыслями, что не заметила изменений в облике Чарли Мэнкса. И тогда он тяжело вздохнул, словно томился от скуки. Она взглянула вниз, увидела, что он смотрит на нее, и так перепугалась его открытых глаз, что едва не выронила пакетик крови к своим ногам.

Он был отвратительно старым, не говоря уже о мерзком виде. Его лысый череп напоминал большой глобус – инопланетную луну с континентами желчных пятен и сарком, покрытых синяками. Из всех людей в палате длительной терапии, иначе называемой «грядкой овощей», было нечто чудовищно ужасное в Чарли Мэнксе с его открытыми глазами. Особенно в это время года. Чарльз Мэнкс любил детей. В девяностые годы он похищал их дюжинами. У него был дом в Флэтайронс, где он делал с ними что хотел, убивал и вешал рождественские украшения в память о них. Газеты назвали это место Домом саней. Хо-хо-хо.

Выполняя свою работу, Эллен могла отключать материнскую сторону своего мозга. Она не думала о том, что Чарли Мэнкс, возможно, делал с маленькими девочками и мальчиками, которые попадались ему на пути, – детьми не старше ее Джосайи. Эллен не брала в рассчет конкретные обвинения, поскольку ее мнение ничего не решало. Пациент на другой стороне комнаты связал свою подругу и двоих ее детей, поджег дом и оставил их гореть. Его арестовали в баре на той же улице. Он пил «Бушмилл» и смотрел по телевизору, как «Уайт Сокс» играли с «Рейнджерами». Эллен не видела смысла обременять себя дурными мыслями, и поэтому она научилась думать о своих пациентах как о придатках медицинской техники и капельниц, к которым те были подключены, – периферийных устройствах из костей и плоти.

За все время своей работы в федеральном исправительном учреждении «Энглвуд» – в тюремном лазарете «Супермакс» – она никогда не видела Чарли Мэнкса с открытыми глазами. Три года, пока она работала дежурной медсестрой, Мэнкс находился в коматозном состоянии. Он был самым немощным из ее пациентов – кожаным мешком с костями внутри. Док говорил, что умственной активности у Мэнкса еще меньше, чем у банки кукурузы со сливками. Никто не мог определить его возраст, но он выглядел старше Кита Ричардса. Хотя он немного походил на Кита Ричардса – лысого Кита, с полным ртом острых, маленьких коричневых зубов.

В палате находилось трое других коматозных пациентов, которых персонал называл «овощами». После некоторого знакомства с ними вы узнавали, что все «овощи» имели свои причуды. Дон Генри, который сжег свою подругу и ее детей, иногда выходил на «прогулки». Естественно, он не вставал, но его ноги слабо шевелились под покрывалом. Рядом лежал парень по имени Леонард Поттс, который пять лет находился в коме и никогда не просыпался, – один из заключенных пробил ему отверткой череп и мозг. Тем не менее время от времени он прочищал горло и кричал: «Я знаю!», как будто был маленьким мальчиком, стремившимся ответить на вопрос учителя. Возможно, открывание глаз было причудой Мэнкса, хотя прежде она никогда не ловила его на этом.

– Здравствуйте, мистер Мэнкс, – машинально сказала Эллен. – Как вы себя сегодня чувствуете?

Она улыбнулась дежурной улыбкой и замерла на месте, держа пакетик крови, нагретой до температуры тела. Эллен не ожидала ответа, но ей казалось нужным дать ему время, чтобы он собрал свои несуществующие мысли. Когда Чарли Мэнкс ничего не сказал, она потянулась к нему рукой, чтобы закрыть его веки.

Он схватил ее за запястье. Вопреки своей выучке Эллен вскрикнула и выронила пакет крови. Тот ударился об пол, взорвался алым фонтаном, и теплая струя окатила ее ногу.

– Ах! – закричала она. – Ах! О боже!

Это звучало, как пыхтение пара в свеженалитом утюге.

– Твой мальчик, Джосайя, – сказал ей Чарли Мэнкс.

Его голос был скрипучим и неприятным.

– Для него имеется место в Стране Рождества. Вместе с другими детьми. Я дам ему новую жизнь. Я дам ему приятную улыбку. У него будут красивые новые зубы.

Слышать то, как он произносил имя ее сына, было еще хуже, чем чувствовать руку Мэнкса на своем запястье или кровь на ноге. (Чистая кровь, говорила она себе. Чистая.) Слушая этого человека, осужденного за убийства и растление детей и затем говорившего о ее сыне, она почувствовала головокружение – настоящее головокружение, словно находилась в стеклянном лифте, быстро поднимавшемся в небо, когда мир падал вниз под ее ногами.