Носитель Искры. Ключ ко всему
Шрифт:
Правда, у любого хорошего охотника в ответ на неудачу основного плана всегда был припасён запасной. Энергетическая сеть моментально распалась, две трети кубиков просто попадали на землю, а оставшиеся, словно освободившись от удерживавшего их балласта, быстро разлетелись по сторонам, сформировав пять отдельных сетей меньшей площади и всего в один слой толщины. Вероятность того, что такая сеть удержит золотого полоза надолго была небольшой, но теперь его надо было для начала хотя бы поймать.
Розовые метеоры между тем продолжали бомбардировать фиолетовый купол. Каждый раз после столкновения снаряды, запущенные Лансом, разлетались на мириады цветочных лепестков, оседавших на барьере подобно снежинкам. Если не подозревать, что каждая такая “снежинка” несла по-настоящему
Золотого полоза, однако, красота волновала мало. Он почувствовал, что в тех местах, где на внешнем барьере осело больше розовых лепестков, защитный купол стал слабее и хрупче — и не стал думать дольше. Со скоростью, почти достигающей скорости звука, огромная туша, создававшая настоящие взрывы песка своими шагами, рванулась к защитному куполу и, в последний момент подскочив почти на две сотни метров в воздух, врезалась в фиолетовое свечение всем весом.
К физическим воздействиям защитный барьер Эрда определённо был куда более устойчив. Однако это не касалось тех случаев, когда в него на скорости в девятьсот километров в час врезались десятки тысяч тонн массы. И несмотря на то, что эта попытка полоза не увенчалась успехом и он, едва увернувшись от одной из сетей, рухнул на песок, по поверхности защитного барьера пошли самые настоящие трещины. Правда, они почти тут же начали затягиваться обратно, но сомнений уже ни у кого не осталось: купол долго не продержится.
И в этот момент Геата наконец решила действовать. Правда, она не собиралась помогать золотому монстру доломать барьер. Наоборот, ей как раз было куда выгоднее, если полоз останется под куполом. Своей целью она избрала Ланса, по идее уже успевшего истратить немало сил. Сражение, которое было прервано объявлением Мастера Хаоса, всё-таки началось, пусть и на несколько часов позднее.
Глава 15
Разумеется, команды, отправленные на Великий Турнир, не могли состоять из слабых или хотя бы посредственных личностей. Каждый из трёхсот представителей, даже тот, кто находился “всего лишь” на третьем Мастерском ранге, был выдающимся магом, в обычное время вызывавшим восторженные возгласы и томные вздохи, где бы ни появлялся. Однако организованное Лазарисом соревнование слишком задрало планку, сделав этих гениев и мудрецов всего лишь массовкой. На фоне древнего Грандмастера типа Ланса или Обладателя пятого Магистерского ранга вроде Геаты, любой, не имевший в арсенале подобных регалий, становился заурядностью.
Вот только “заурядный” не означало “бесполезный”. Более того, иногда возникали ситуации, когда всего одной заурядности оказывалось достаточно, чтобы изменить расстановку сил в противостоянии великих. И в этом сражении за золотого полоза именно такая ситуация и возникла.
Свою атаку на лидера команды империи Зверя Геата начала с простейшего, но от того в руках пятого ранга способного показать только большую силу, заклинания силового луча — по сути просто направленного телекинетического толчка. Невооружённым глазом невозможно было увидеть саму магию, только взлетающий в воздух на десятки метров песок убедительно демонстрировал, что на узкой полосе шириной в пару метров между Магистром Контроля и Грандмастером Красоты Отцветающего Посреди Зимы Сливового Дерева лучше не стоять.
Ланс, естественно почувствовавший атаку, взмахом руки создал на траектории луча разлетающийся веер цветочных лепестков. Внешне эти лепестки и те, что, складываясь в огромные розовые метеоры, рушились с неба на барьер команды Эрда, были неотличимы. Но по сути это были кардинально разные заклинания. Атакующая магия Ланса была, хотя сам он никогда бы не принял такого сравнения, похожа на плесень. Соприкасаясь с объектом — не важно, телом врага или его заклинанием, она проникала в него, постепенно захватывала от поверхности и до самых глубинных слоёв и, подпитываясь материей и энергией, разрасталась, пока не останется ничего, кроме прекрасных розовых лепестков. Защитные лепестки древнего Грандмастера представляли из себя мириады крошечных щитов-зеркал. Встречаясь с вражеской магией, они рассеивали и рассредотачивали содержащуюся в ней энергию, в итоге низводя любое, неважно насколько мощное заклинание, до безвредного ветерка.
Столкнувшись с защитным вихрем Ланса, силовой луч Геаты действительно начал рассеиваться. Однако из-за огромной мощи, а также благодаря тому, что заклинание Магистра продолжало черпать энергию из окружающего пространства, таким образом отчасти нивелируя эффект магии Грандмастера, часть луча всё-таки смогла пробиться к Лансу. От изначальной мощи осталась едва ли пятая доля, но даже такую силу принимать на незащищённое тело было смертельно опасно. Так что культисту пришлось применить ещё одно заклинание, соткавшее перед ним уже самый настоящий барьер из мерно светящейся розоватой энергии. Эта защита представляла из себя куда более привычный щит, в который луч Геаты врезался всей своей оставшейся силой. Однако, состоя из сотен тысяч лепесточков, наслоенных друг на друга подобно чешуе и таким образом “амортизировавших” удар, он всё равно был во много раз эффективнее классических энергетических барьеров.
Также в арсенале Ланса была маскирующая, ментальная, исцеляющая и ещё немало других видов магии. И да, все они выглядели как вихрь крошечных лепестков сакуры. Страсть Ланса к этим деревьям была загадкой даже для тех, кто знал его ещё до становления. Однако на самом деле подобная одержимость для мага была даже преимуществом. Так как вся магия, по сути, была лишь копированием реальных предметов и явлений, чем лучше маг знал и понимал объект копирования, тем изощрённее и совершеннее становилась его магия. Уровень Ланса, когда он мог гармонично вписать в облик лепестков сакуры множество самых разнообразных видов заклинаний, был недостижим для девяноста девяти и девяти процентов магов Сфарры. И если с большой вероятностью в будущем появятся и новые виды магии, и более простые и доступные пути становления, то вот шансы на то, что когда-нибудь подобная одержимость, а значит и изящность, для магов станет нормой, стремились к нулю.
И даже при этом мощь остатка силового луча заставила барьер Ланса задрожать и в центре, куда пришёлся основной удар, истончиться до всего нескольких слоёв лепестков. Лицо древнего Грандмастера снова, как и во время переговоров с Геатой, исказилось в гримасе ярости.
— Чёртовые “векторы”… — прошипел он сквозь зубы, окружая себя настоящим розовым торнадо.
Причина такой его злобы на самом деле крылась даже не в том, что Геата была из лагеря Лазариса. С самим Мастером Хаоса Ланс мог разговаривать совершенно спокойно. Дело было в том, что по сути они с девушкой представляли два кардинально противоположных “лагеря” использования и осмысления магии. Ланс в первую очередь сосредотачивался на “образе”, путём долгих изысканий добавляя в него всё новые и новые грани и заклинания. Такой подход, ожидаемо, был куда более распространён среди старшего поколения, начинавшего свой путь ещё до того, как магия была превращена в науку, представляясь людям скорее чудом. Ашадин со своим Законом, Сивилла с её Проявлением, да что там, Лазарис и Айна с их Метаморфозами и Эмпатией — все они были последователями этого принципа.
С другой стороны, Магистр контроля шла по куда более современному пути. Выбрав не условный “образ”, а вполне конкретную магию, “вектор”, она взяла его за основу и уже вокруг него и с его помощью выстроила весь остальной свой арсенал. В последние десятилетия такой подход признавался куда более перспективным. И не удивительно, ведь универсальность, в которой “образный” принцип обычно превосходил “векторный”, в современном обществе становилась всё меньше и меньше нужна. Поддерживали высокий статус “образного” пути по большей части лишь древние монстры вроде того же Ланса, с которыми “векторные” новички не могли тягаться банально из-за разницы в опыте и объёмах энергии. Но почти все специалисты сходились на том, что лет через сорок-пятьдесят этот разрыв станет уже несущественным.