Ностальгия по Японии
Шрифт:
У космического павильона, оказавшись рядом с Нателлой Товстоноговой, которая знала о нашей жизни если не все, то очень многое, я обратил к ней сверлящий меня вопрос: кто же из общих доброхотов догадался рекомендовать меня и Стржельчика в список доблестного антисионистского комитета?
– По-моему, мы никаких поводов не давали, - сказал я.
– Это не в театре придумали, - уверенно сказала Нателла и, конспиративно оглянувшись, добавила: - Но говорить об этом никому не надо.
– Но вы-то знаете, - сказал я.
– Знаю, - сказала Нателла.
– И
– Хорошо, - сказал я, - но они-то молчать не будут.
– Будут, - убежденно сказала Нателла.
– Вот если бы вы согласились, они стали бы говорить.
Это было логично. Недаром Гога всегда советовался с сестрой.
– Может быть, - сказал я, - но, черт побери, до сих пор противно!..
– Не чертыхайся, - сказала Нателла, - и выбрось это из головы...
Я, конечно, понимал, что в великом театре Уолта Диснея о таких вещах лучше не думать, что здесь и сейчас надо попробовать отключаться от глупостей, но впасть в детство мне никак не удавалось.
У горных каньонов меня взял под руку Рома Белобородов и стал степенно склонять к решительному поступку. Оказалось, что и он осведомлен о предложении и отказе и советует мне по возвращении на родину вместо антисионистского комитета вступить в Коммунистическую партию Советского Союза.
– Сейчас - самое время, - сказал Рома, а веселый Микки Маус, оказавшись тут как тут, поочередно пожал наши руки. Можно было подумать, что он поздравляет меня с новым заманчивым предложением.
– Почему сейчас?
– спросил я.
– Потому что пришла новая разнарядка, и нас просят принять десять призывников.
– Теперь с нами здоровался улыбчивый заяц, и его манеры были безупречны.
– Все легко пройдут, а вы - тем более...
– Что вы имеете в виду?
– спросил я.
– Всё, - ответил Рома.
Роман был спокойным человеком и никогда не повышал голоса. Молодой, профессионально подготовленный, он был уверен в себе и по-настоящему перспективен. Рано или поздно он мог стать даже директором, если бы кадровики закрыли глаза на его пятую графу.
– Вы ведь не ребенок, - сказал Роман, и я вынужден был с ним согласиться.
– вы должны понять, что это расширит ваши перспективы, особенно режиссерские... Посмотрите на Кирилла Юрьевича. Разве ему как актеру мешает то, что он - член партии, а теперь и член ЦК?.. Нет, не мешает. А помогает это ему?.. Думаю, да. Вот и вам это никак не сможет помешать, а, наоборот, поможет. Вы же знаете, что я это говорю из уважения к вам.
– Спасибо, Рома, - сказал я, - может быть, вы и правы. Знаете, когда был жив Ефим Захарыч Копелян, он соседствовал в гримерке с Лавровым. И вот однажды они сидят друг к другу спиной, а в зеркалах им видны лица друг друга. Копелян смотрел, смотрел и вдруг говорит: "Да, Кира, мне бы твой нос, я бы такую карьеру сделал!..". Мне это Зина Шарко рассказывала... Не уверен, что смогу пригодиться...
– Сможете, Владимир Эммануилович, - сказал Роман.
– Сейчас нужны именно такие люди, как вы. И если вы вступите в партию, то отказ от
– Рома, - сказал я, - неужели вы говорите серьезно?
– Какая разница, Владимир Эммануилович, серьезно я говорю или нет? Отнеситесь к этому философски, и все будет хорошо...
Тут я заметил переводчицу Рику и предложил ей прокатиться со мной по "Замку призраков". Русского языка она почти не знала, но была так молода и хороша собой, что мне показались смешны американские страшилки, и мы с Рикой принялись хохотать, скользя на двухместной вагонетке мимо разверзающихся могил, плящущих скелетов и отрезанных женских голов.
Очевидно, не я один так устроен: чужие ужастики просто смешат нас, а свои призраки до ужаса страшны...
10
Чтобы отвлечь Гогу от черных мыслей и скрасить тоскливое ожидание, Ешитери организовал мэтру несколько платных лекций о театре в Нагое, Осаке и где-то еще. С одной стороны, все знали, что Мастер откладывает деньги на "мерседес", а с другой - кто лучше него может объяснить японцам, что такое метод Станиславского?..
Гога вернулся в Токио, несколько повеселев, и во время концерта в газете "Асахи" я рискнул провести с ним первый диалог, неукоснительно следуя наставлениям старших товарищей.
– Георгий Александрович, - заинтересованно спросил я, - как прошли ваши выступления?
– Хорошо, Володя, - откликнулся он, - но очень устал: душно, влажно...
– Вы рассказывали им про систему Станиславского?
– продолжал интервьюировать я, готовя признание о своем интервью "Советской России".
– По-разному, - сказал он, - я не люблю говорить одно и то же. Где о системе, а где о нашем театре...
– А о "природе чувств" вы рассказываете? Я недавно перечитал вашу статью.
Мне всегда казалось, что литературные "негры" и научные редакторы ужасно сушат Гогину речь и темнят язык, и его статьи и книги не идут в сравнение с любой репетицией, где он всегда выступает живо и выразительно, но этого говорить было нельзя, во всяком случае, теперь, когда моя задача состояла совершенно в другом.
– Вам нравится?
– серьезно спросил Гога, и я, не погрешив против совести, серьезно ответил:
– По-моему, "природа чувств" - самая актуальная тема сегодняшнего театра.
– Вы правы, - сказал он.
– Это вы правы, - искренне сказал я и круто сменил галс.
– Да, кстати, вы, наверное, не обратили внимания до отъезда... Дело в том, что ко мне приходили за интервью из "Советской России"...
Мгновенно изменившись, Гога страстно и агрессивно перебил:
– Я бы не стал им давать!
– Да, георгий Александрович, - подхватил я, словно именно это имел в виду, - я тоже удивился, чего это они?.. А потом подумал: может быть, после выступления "Правды" они как бы заходят с фланга, чтобы наладить отношения? Идут на попятный, а непосредственно к вам подойти боятся...