Новая Европа Владимира Путина. Уроки Запада для России
Шрифт:
У нас разные пути, считает русский философ. Это вовсе не значит, что они абсолютно противоположны и никогда не могут совпадать. Очень даже могут. Другое дело, что всегда следует различать свои интересы и чужие. «Нам необходимо, – указывает Данилевский, – отрешиться от мысли о какой бы то ни было солидарности с европейскими интересами, о какой бы то ни было связи с той или иной политической комбинацией европейских держав и прежде всего приобрести совершенную свободу действий, полную возможность соединиться с каждым европейским государством под единственным условием, чтобы такой союз был нам выгоден, нимало не взирая на то, какой политический принцип представляет собой в данное время то или другое государство» 23 .
23
Там же, с. 537
Философ призывает к внешнеполитическому реализму и уважению реально существующего «цветущего многообразия» мира, где каждое государство имеет возможность сохранить свою уникальность и следовать своей судьбе, не копируя других
24
Там же, с. 510
25
Там же
Осуществление этого идеала, ведущее к «концу истории», крайне опасно, ибо «больше клятвы не могло бы быть наложено на человечество, как осуществление на земле единой общечеловеческой цивилизации… Не в том дело, чтобы не было всемирного государства, республики или монархии, а в том, чтобы не было господства одной цивилизации, одной культуры, ибо это лишило бы человеческий род одного из необходимейших условий успеха и совершенствования – элемента разнообразия» 26 . Здесь нельзя снова не перекинуть мостик ко дню сегодняшнему, когда самоназванные поборники мультикультурализма, и в индивидуальном порядке, и через доступные им государственные рычаги, делают всё возможное, чтобы дискредитировать, маргинализовать и лишить законного слова те политические силы, которые выступают за сохранение национальной культуры и идентичности европейских народов перед лицом глобализации и массовой миграции. В новом мире сторонники национальных идеологий, парадоксальным образом, становятся настоящими защитниками культурного разнообразия, тогда как поборники толерантности и мультикультурализма оказываются приверженностями унификации и стирания устоявшихся этнокультурных границ. Вспомним один из центровых лозунгов радикальных левых: «Наше Отечество – всё человечество».
26
Там же, с. 512
Идеи, схожие с воззрениями Николая Данилевского, на несколько лет позже (1875 г.) доносил до своих читателей другой русский философ Константин Леонтьев: «Идея всечеловеческого блага, религия всеобщей пользы, – самая холодная, прозаическая и вдобавок самая невероятная, неосновательная из всех религий» 27 .
По убеждению автора, «равенство лиц, равенство сословий, равенство (т.е. однообразие) провинций, равенство наций – это всё один и тот же процесс; в сущности, всё то же всеобщее равенство, всеобщая свобода, всеобщая приятная польза, всеобщее благо, всеобщая анархия либо всеобщая мирная скука» 28 .
27
Леонтьев К.Н. Византизм и славянство // Леонтьев К.Н. Славянофильство и ведущие судьбы России. – М.: Институт русской цивилизации, 2010. – с. 64
28
Там же, с. 66
В известном смысле, Данилевский и Леонтьев стали первыми в истории «евроскептиками», хотя идея единой Европы на тот момент была ещё далека от фактической реализации в рамках Европейского союза. Ещё во второй половине XIX в. Леонтьев предрекает: «Практику политического гражданского смешения Европа пережила; скоро, может быть, увидим, как она перенесёт попытки экономического, умственного (воспитательного) и полового, окончательного, упростительного смешения» 29 .
29
Там же, с. 139
«Какой ценой должно быть куплено подобное слияние?, – задаётся вопросом русский мыслитель. – Не должно ли будет это новое всеевропейское государство отказаться от признания в принципе всех местных отличий, отказаться от всех, хоть сколько-нибудь чтимых преданий, быть может… (кто знает!) сжечь и разрушить главные столицы, чтобы стереть с лица земли те великие центры, которые так долго способствовали разделению западных народов на враждебные национальные страны» 30 . Здесь Леонтьев как будто пророчествует о двух кровавых мировых войнах, первая из которых, по утверждению американского президента Вудро Вильсона, была «войной за то, чтобы покончить со всеми войнами» (the war to end all wars), а вторая чуть на самом деле не объединила континент под гегемонией гитлеровской Германии. Впрочем, если брать времена сегодняшние, то многочисленные поджоги и взрывы в европейских столицах сейчас ассоциируются вовсе не с европейскими акторами.
30
Там же, с. 163
В 2016 г. был издан совместный доклад двух российских интеллектуалов – историка Алексея Миллера и политолога Фёдора Лукьянова «Отстранённость вместо конфронтации: постевропейская Россия в поисках самодостаточности» 31 . Этот текст, насколько можно судить, не получил должного внимания и обсуждения в экспертных кругах, что представляется крайне несправедливым. На мой взгляд, авторы поставили, возможно, важнейшие за последнюю четверть века вопросы о внешней политике России и нашей культурно-политической идентичности. При этом исследователям удалось практически невозможное – выйти за рамки почти двухвекового противостояния западников и славянофилов. При этом самих авторов, в силу их профессиональной отнесённости (Миллер – профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге и Центрально-Европейского университета в Будапеште, Лукьянов – профессор Высшей школы экономики), следовало бы, по-видимому, отнести к западникам.
31
Миллер А., Лукьянов Ф. Отстранённость вместо конфронтации: постевропейская Россия в поисках самодостаточности, 2016, 32 с. [Без выходных данных.] Позднее текст доклада в сильно сокращённом варианте был опубликован в журнале «Россия в глобальной политике» (№6, 2016 г.), URL: http://www.globalaffairs.ru/number/Otstranennost-vmesto-konfrontatcii–18477
Алексей Миллер и Фёдор Лукьянов отмечают, что за два с половиной десятилетия новейшей истории Российской Федерации общественно-политическая мысль страны спринтерским темпом прошла путь длиною в полтора, а то и два столетия. «В начале 1990-х гг. Россия впервые в истории жила в ситуации полной духовной и даже политической победы «западников», хотя интеллектуальные и моральные характеристики нового издания «западничества» оставляли желать лучшего», – пишут авторы 32 . Я достаточно отчётливо помню младшие, да и средние классы школы, когда люди, говорившие о каком-то особом пути России, отличном от Западного, считались маргиналами, а патриотизм, не говоря уже о русском национализме, воспринимался как некая девиация или, в лучшем случае, безобидное чудачество и пропащее ретроградство. Причём вера в безальтернативность «Западного выбора» была распространена не только в среде городской интеллигенции, выживавшей временными подработками сторожами, но и среди бывшего рабочего класса.
32
Там же, с. 19
Россия, как тогда представлялось, снова прочно встала на предложенный «западниками» пусть в сторону Европы, с которого свернула за 70 лет до этого. Впрочем, если быть точным, то после падения коммунизма и наступления фукуямовского «конца истории» 33 , идти, собственно, было больше и некуда. Казалось бы, растворению русских в глобальном постисторическом Западе уже ничего не могло воспрепятствовать. Ничего – кроме самого Запада. С огромным удивлением Москва в какой-то момент осознала, что Запад-то как раз не готов с распростёртыми объятиями принимать её в джентльменский клуб «для взрослых». «Отношения России и Европейского союза в эпоху «стратегического партнёрства», а именно так они официально характеризовались после подписания в 1994 г. Соглашения о партнёрстве и сотрудничестве, были парадоксальны, – напоминают Миллер и Лукьянов. – ЕС де-факто руководствовался на российском направлении моделью отношений, которая применялась к странам-кандидатам [на вступление], то есть партнёр должен был приспосабливаться к институту, а не наоборот. Однако Россия… не претендовала на членство в Европейском союзе… Соответственно она не понимала, почему должна в одностороннем порядке адаптироваться к нормам и правилам, предлагаемым Евросоюзом, последний же даже не рассматривал другие варианты взаимодействия» 34 . Самым далеко идущим предложением со стороны Европейской комиссии была идея её председателя Романо Проди, который в 2002 г. призвал разделить с Россией «всё, кроме институтов». «В переводе с политического языка, – пишут российские авторы, – это означало, что Москва должна была принимать нормативно-правовую базу ЕС, не имея возможности на неё влиять» 35 .
33
Fukuyama, F. The End of History? // The National Interest (Summer 1989)
34
Миллер А., Лукьянов Ф. Отстранённость вместо конфронтации: постевропейская Россия в поисках самодостаточности, 2016, с. 21
35
Там же
При этом, как подчёркивают Алексей Миллер и Фёдор Лукьянов, «стратегическое партнёрство» не предполагало «обычных» торгово-экономических отношений. От России требовали ещё и соответствовать политическим и идеологическим рамкам Евросоюза. Москва этого делать не желала и не понимала, на каком основании она должна чему-то следовать. И именно в рамках этого противодействия и кризиса на Западном направлении на уровне русского общественно-политического сознания стала переосмысливаться собственная идентичность, собственные национальные приоритеты, собственные ценности. Критики до сих пор говорят, что все апелляции российских властей к «русской идее» и концепциям «особого пути» – лишь результат фрустрации от провала евроинтеграции и, соответственно, необходимости объяснить собственному населению, почему же нас не приняли в «клуб». На самом деле, конечно, во все времена своя собственная особость, инаковость переживается наиболее остро именно при наступлении внешнеполитических кризисов. Россия здесь – не уникальна, а сверхтипична. (Здесь возникает комическая ситуация, при которой критики «особого пути» России по факту отказываются признать её сверхтипичность и, таким образом, оказываются в противоречии сами с собой.)