Новая хозяйка собаки Баскервилей
Шрифт:
– Никто не ссорится, – Евграфов поморщился, – я против сноса рынка и против строительства торгового центра.
Васюков вдохнул полной грудью и завел долгую речь о перспективах. Затем вступила Ада, которая, покраснев, произнесла всего лишь несколько коротких фраз, но слово «деньги» там повторялось не менее восьми раз. Евграфов хранил невозмутимость. Васюков понимая, что поскольку львиная доля акций принадлежит Евграфову и спасти идею могут только веские аргументы в пользу строительства торгового центра, старался проявить решительность. Но то, что в тайном разговоре с Майей было очевидным и простым, под немигающим взглядом старшего акционера становилось
– Господи, я опоздала! Извините, но тетка просила ее в магазин отвезти. Извините еще раз! Я многое пропустила? – И она выразительно посмотрела на Васюкова. Тот встретился с ней глазами и все моментально понял. Понял то, что еще не знал. Понял, что Майя приезжала к нему по собственной инициативе и будучи уже акционером. «Баба – огонь!» – мелькнуло у Васюкова в голове, и он, собравшись с духом, произнес:
– Давайте проголосуем! Кто за снос рынка и строительство торгового центра?
– Ой, конечно! Пап… Валентин, наконец-то ты принял решение. – Майя, играя в непосредственность, чуть приобняла мужа. – Я – за.
– Я тоже, – Васюков поднял руку и посмотрел куда-то в пол.
– За, – Ада подняла холеную ручку и прикинула, во сколько обойдется строительство.
– Я – против. – Евграфов встал и вышел из кабинета.
В семье Евграфовых стало неуютно. Так бывает, когда в дом приезжает дальний родственник и вместо обещанных трех дней задерживается на две недели. В первое время Майя ходила за Евграфовым по пятам и слезливо объяснялась:
– Пап, ты понимаешь, я-то думала, что это ты решил! Мне же в голову не могло прийти… Ты меня извини… Я, честное слово, не хотела…
Евграфов отмалчивался долго. Он почти не разговаривал с женой, уезжал рано, возвращался поздно. Перестал брать обеды, заботливо заворачиваемые Майей. Ночью в спальню он тоже входил тогда, когда жена уже спала. Или делала вид, что спала. Майя занервничала – муж никогда так себя не вел.
В конце концов она устроила праздничный ужин с вином в хрустале. Евграфов поужинал молча, выпил вина и…
– Майя, в кого ты у меня такая дура? – Он ласково посмотрел на жену, и та поняла, что прощена.
Жизнь потихоньку вливалась в прежнее русло, а Майя, впитавшая из своего тяжелого деревенского детства примитивную хитрость, успокоилась, перестала бояться, что ее поколотят поленом и выкинут из этой удобной квартиры, с лукаво-простоватой готовностью забыла, как обманула мужа. Она добилась своего и уже не ходила за мужем с ласковым взглядом, не готовила заботливо обеды, и ужин теперь был на скорую руку. Евграфов это все видел и понимал – и прощал это вероломство ради собственной выгоды. Он прощал это вранье, шитое белыми нитками, потому что любил ее, привык к ней и потому, что был человеком понятливым.
Тем временем Васюков получил все бумаги, разработал проект торгового комплекса, утвердил смету строительства. Евграфов принципиально не касался этих вопросов.
– Валентин, тебе действительно не интересно? – Васюков приставал с вопросами и совал под нос ворох бумаг.
– Действительно. Вы постройте, а я, уж так и быть, буду директорствовать.
– Ты хоть советом помоги!
– Сами умные! – отвечал Евграфов.
Помимо принципиального нежелания вникать в детали авантюрного проекта Евграфов сейчас был занят тем, что готовил рынок к закрытию. Это только со стороны казалось, что все просто – повесь объявление и дождись, пока арендаторы соберут пожитки. На деле рынок – организм живой и здоровый – бурлил, сопротивлялся, старался любыми способами оттянуть время, когда широкие зеркальные двери закроются навсегда. Люди собирались в клокочущие эмоциями группы и ходили в кабинет директора. Там все давали себе волю – кричали, грозили, плакали. Евграфов на все это взирал спокойно, а дождавшись, когда все наконец выдохнут, начинал говорить успокоительные слова и обещать, что в новом торговом центре на первом этаже обязательно будет фермерский магазин. В ответ на это раздавался человеческий рык. Евграфов и это принимал стоически – ему не надо было объяснять, какая разница между рынком и фермерским магазином.
Однажды вечером, вернувшись с почти опустевшего рынка, Евграфов задал Майе вопрос:
– Корову куда поставим?
– Какую корову? – не поняла жена.
Валентин Петрович молча встал и вышел. В этот вечер он улегся в гостиной, а Майя по телефону шепотом делилась с тамбовской родней:
– Представляешь, он из-за этого куска железа! Из-за этой уродливой коровы?! Другие памятники ставят настоящие, а это что… Позор какой-то, во всей Москве дурака не сыскалось такого, как мой…
Памятник корове демонтировали и временно поместили на хранение во дворе склада за Кольцевой дорогой.
Разбирать здание рынка начали в начале ноября, любимое время Евграфова, – тогда рынок начинал пахнуть не только приправами, но и холодным терпким духом первых хризантем.
– Что это? – Евграфов оторвался от чашки с кофе, когда с улицы донеслись звуки работающей техники и грохот падающих железобетонных опор.
– Это работы начались, техники подогнали много, надо за год управиться. – Майя выглянула в окно. Дом, где жили Евграфовы, находился в одном квартале от рынка.
В больницу Валентина Петровича увезли ночью.
– Подозрение на инфаркт. – Врач «Скорой помощи» уже звонил в стационар, чтобы там были готовы принять сложного больного.
Так уж получилось, что почти все время, пока разрушали рынок, расчищали площадку и возводили здание, Евграфов провел в больнице и в санатории. Лечение, выздоровление и реабилитация заняли почти год.
– У вас абсолютно изношенный организм. Как вы умудрились довести себя до такого состояния? – Лечащий врач очень симпатизировал пациенту и терпеть не мог его жену. Повидав на своем месте множество сложных и неоднозначных людских отношений, врач с точностью поставил диагноз Майе: «лживая хабалка» – и старался препятствовать ее частым посещениям. Она не суетилась, как другие жены, с паровыми котлетками и горячим пюре. Особенно врача возмущало то, в каком виде Майя приходила в палату – огромные каблуки, короткая юбка, открывающая полные ноги, яркий маникюр и духи… Духи приторные, ядовитые.
– У нас нельзя пользоваться духами. У некоторых пациентов это может спровоцировать аллергию, – передала медсестра слова врача.
– И что теперь? У меня потом ответственная встреча! – Майя изображала из себя деловую женщину.
– В больнице такой порядок. Он обязателен для всех.
Пришлось Майе отказаться от духов, но ее наряды по-прежнему были вызывающими, а визиты неурочными. Лечащий врач все сразу понял – мужа жена посещала «по остаточному» принципу, только когда появлялось «окошко» между другими, более важными делами. Еще было заметно, что особой радости мужу эти визиты не доставляют. Что-то между супругами произошло такое, что даже тяжелая болезнь не могла примирить их.