Новая игра

Семёнова Мария Васильевна

Короче, жить можно и на периферии. Причём очень даже неплохо.

— Молодец, — одобрил подполковник. Крякнул и приложился кулаком к стене. — Худюков! Эй, Худюков! Худюко-о-ов!

Такая вот местная разновидность селекторной связи, впрочем сработавшая надёжно и чётко. Минуту спустя в дверь негромко постучали, и на пороге, поправляя очки, возник лейтенант.

— Разрешите, товарищ подполковник? Вызывали?

Чем-то он был похож не то на Шурика из «Кавказской пленницы», не то на солиста Укупника, не то на гимназиста Валерку из квартета неуловимых мстителей.

— А то. Вызывал, ещё как вызывал, — подтвердил подполковник, приосанился и пальцем показал на Козодоева. — Это наш новый участковый уполномоченный, прибыл

из Питера, по путёвке. Так что — приветить, обогреть, разместить. Как белого человека. С бумагами завтра разберёмся.

— Есть, как белого человека, — улыбнулся Худюков и повёл Козодоева размещаться. Само собой, не в гостиницу — в частный сектор.

— Здесь у нас площадь. Это, сами видите…

Скромных пропорций универсам назывался кокетливо «Ленточка».

— А здесь баня…

Вован кивал, рассеянно слушая, и уже вполне по-хозяйски оглядывал свои будущие владения.

«Дыра, — пришёл он к закономерному выводу. — Кроме как на рынок, и глаз-то положить некуда. В лабазе уж всяко всё схвачено, в бане наверняка плесень, киосков, курам на смех, раз-два и обчёлся, да и те, к гадалке не ходи, уже под чьей-нибудь крышей. Как есть дыра. Но рынок…»

Они свернули за угол.

— Пришли, — сказал Худюков.

Старший прапорщик вскинул глаза и сразу перестал слушать лейтенанта.

Потому что увидел перед собой…

Он был тогда совсем даже не старшим прапорщиком милиции, а просто Вовиком восьми лет от роду, и однажды в апрельское воскресенье мама повезла его за город. В Репино. Подобное происходило очень нечасто, и оттого рядовая — для кого-то — загородная вылазка вспоминалась Козодоеву по сию пору. Апрель не зря называют белым. С моря пронзительно и холодно дуло, а нерастаявшие торосы начинались прямо на пляже, и где-то там, метрах в ста, шуршала, перемалывая льдины, первобытная стихия прибоя. Мама не без тревоги поправляла на Вовике шарфик и шапочку, но солнце уже в открытую пригревало, и земля дышала в ответ не то чтобы теплом — волшебным предчувствием тепла, тем самым белым, неуловимо тонким, тревожным и волнующим паром. Вовик, собиравшийся быть индейским вождём, поднимал с песка перья чаек, как раз такие, что требовались для самодельного головного убора, — длинные, белые с чёрными кончиками. В идеале подразумевались, ясно, орлиные, но где же их взять?.. Потом мама всё-таки утянула его с пляжа то ли на дорожку, то ли в прибрежную улочку, куда не доставал грозивший насморком ветер, и они пошли вдоль нескончаемых зелёных штакетников, разглядывая затаившиеся в глубинах просторных участков казённые и частные дачи.

Возможно, эти постройки таили за стенами изысканную планировку и убранство вполне эрмитажного свойства, но снаружи они в большинстве своём выглядели коробки коробками. Зелёными и коричневыми, обшитыми узкой вертикальной доской.

«Ты хотел бы здесь жить? — спросила Вовика мама. — Давай помечтаем…»

Он проникся и начал высматривать за заборами местечко для настоящего индейского вигвама и самые толстые сосны, чтобы вешать на них круглые мишени для стрел; лук у него уже имелся — из тополёвых веток, с куском бельевой верёвки в качестве тетивы. В Питере ждала их возвращения комната в коммуналке, куда с ноября по март не заглядывало солнце. Там были отклеившиеся обои, малоприятный сосед и пять рублей до зарплаты, но они с мамой дурачились и веселились, присматривая себе загородную недвижимость, словно в шкафу наготове стоял чемодан долларов — выбирай, чего душа пожелает.

А потом они повернули за угол и увидели тот дом. Или дворец, как они потом много лет его между собой называли. Наверно, архитектурно в нём ничего уж такого особо дворцового и не наблюдалось. Мощный фундамент,

два каменных этажа, башенка, балконы с перильцами… Скорее всего, дело было просто во впечатлении — весна, несбыточно-весёлые фантазии, удачно падавший свет… Если «коробки» стояли на своих участках словно отвернувшись, таясь в тени сосен от любителей нескромно заглядывать в окна, — дворец буквально распахивался навстречу, залитый солнцем, лучившийся каким-то радостным и гостеприимным доверием ко всякому, кто мог войти в его двери. И не подлежало сомнению, что там, за этими дверьми, ждала какая-то совсем другая, добрая и счастливая жизнь, полная чудесных открытий. А ещё там обитала музыка — неслышимая, без мелодии и без слов, но Вовик знал, что непременно вспомнит её, как только она зазвучит наяву.

Некоторое время они с мамой молча стояли перед воротами, а потом он сказал: «Я много денег заработаю. И тебе его куплю».

«Конечно, — сказала мама. — И ещё мы заведём собаку, чтобы она здесь гуляла. И двух кошек…»

Так вот. Оказывается, на пещёрских задворках таился если не тот самый дворец, чудесным образом перенесённый из курортного Репина, то — совершенно точно — его брат-близнец, возведённый по тем же чертежам.

Или опять всё дело было во впечатлении? В удачно падавшем солнце?..

Козодоев аж споткнулся, детские воспоминания на несколько мгновений вчистую стёрли реальность. Потом Вован тряхнул головой и увидел, что дом был — тот, да не тот. Пещёрский «дворец» отличался от репинского примерно так же, как реально получившаяся жизнь Козодоева — от той, которую маленький Вовик собирался прожить с мамой в купленном на будущие заработки особняке. Краска на его стенах выцвела, по взъерошенной крыше вольно гуляла ржа, внешняя штукатурка местами отпала, открывая кирпичную кладку, пыльные окна выглядели свинцовыми, как на древних плакатах про атомную войну…

И предчувствие музыки больше не рвалось навстречу, растворившись в этом самом свинце.

— А ты не лётчик, а я была так рада… [2] — сипло и крайне немузыкально неслось изнутри.

Как уместна была бы здесь Люська. С её холодными макаронами и вечно несвежим запахом простыней…

Собственно говоря, внятно и осознанно Козодоев ничего такого вовсе не думал. За последние лет десять он о репинском доме, кажется, ни разу не вспомнил. Кто мог ждать, что всё вдруг всколыхнётся, да с такой почти пугающей силой!

2

Песня из репертуара Натальи Ступишиной.

«Были раньше времена… — Следуя за Худюковым, он поднялся на крыльцо, миновал большую захламлённую веранду и, оказавшись в доме, невольно замер. — А теперь мгновения. О которых не то что свысока — вообще лучше не думать… Что у них тут сдохло?»

Ох, братцы, повторимся, но скажем: осторожней с желаниями!.. Помните тот рассказ Джека Лондона? Не о Белом Клыке и не о приключениях на тропических островах — о беспросветной жизни подростка-рабочего времён тогдашнего диковатого капитализма. У изуродованного непосильной работой, вечно полуголодного пацана есть одно доброе воспоминание — кушанье «плавучий остров», которое он пробовал всего раз и смутно надеется отведать ещё когда-нибудь, когда наступит светлое будущее. И вот однажды малолетний кормилец семьи, измочаленный на своём заводе, возвращается после смены домой, мать пододвигает ему тарелку, а когда парень, не ощутив вкуса, проглатывает бурду, мать его спрашивает: не узнаёшь? Это ведь я «плавучий остров» для тебя приготовила… И всё, и погас последний свет в окошке, и становится окончательно ясно, что никакое светлое будущее уже не наступит…