Новая мужественность. Откровенный разговор о силе и уязвимости, сексе и браке, работе и жизни

Original title:

Man enough. Undefining My Masculinity

На русском языке публикуется впервые

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

В тексте неоднократно упоминаются названия социальных сетей, принадлежащих Meta Platforms Inc., признанной экстремистской организацией на территории РФ.

Copyright © 2021 by Justin Baldoni. All rights reserved.

Published by arrangement with HarperOne, an imprint of HarperCollins Publishers.

Начав более открыто рассказывать публике о своих поисках в мире маскулинности, я часто использовал

выражение «переосмысление мужественности». Так я хотел вовлечь людей в диалог о том, как мы могли бы расширить понятие мужественности, включив в него себя и свои особенности. В основе этого лежала глубокая потребность знать, что я причастен, что я не один и мне разрешено быть таким, какой я есть, – целеустремленным, чувствительным, стойким, амбициозным, импульсивным, упрямым, эмоциональным, склонным к ошибкам, – и при этом сохранять принадлежность к мужскому полу.

Все, что мы обычно слышим о жизни мужчины, задает рамку – понятие «мужественность», – и желание поместиться в нее заставляло меня бороться с самим собой. Я вынужден был не только заглушать свои чувства, но и отделять себя от них. Я вынужден был не только игнорировать свои уязвимость и стыд, но и насмехаться над ними. Я вынужден был носить не только маску, но и полный защитный костюм, чтобы оградить себя от внешних атак. И в конце концов, научившись ориентироваться на поле боя и уворачиваться от врагов, я понял: этот защитный костюм не спасает меня от атак изнутри, и переосмысление мужественности лишь увеличивает пространство между мной и моей спасительной оболочкой – но не помогает избавиться от нее.

Я хочу снять защиту.

Я не желаю переосмыслять мужественность.

Я мечтаю о той мужественности, которая не загоняет меня в рамки.

Я был бы рад сказать, что мое путешествие проходило весело. Но нет. Правда, никогда прежде я не писал книг, и, судя по рассказам других, никто не воспринимает это занятие как веселое. В действительности все совсем наоборот – в странном, но хорошем смысле. Как будто вы съели три куска шоколадного торта и теперь у вас болит живот, но в то же время вы довольны – ведь это был шоколадный торт. В некотором роде я нахожу этот процесс терапевтическим и при этом считаю его необычным, беспорядочным и дискомфортным. Я обнаружил у себя травмы, о которых не подозревал и из-за которых, соответственно, не переживал. Я боролся с причинами, толкавшими меня на создание этой книги, и, честно говоря, сомневался в том, должен ли вообще писать ее.

Шли дни, месяцы, годы, и я снова и снова возвращался к тексту, переписывал, обновлял изложенные взгляды и суждения по мере того, как они менялись со временем. Думаю, именно поэтому дело оказалось для меня столь сложным и трудоемким: как я могу написать книгу о своем опыте и взглядах на мужественность, если они трансформируются каждый день?

В индустрии развлечений часто шутят, что работа над фильмом никогда не заканчивается, просто в какой-то момент картина выходит на экран. А что с книгами? Как другие авторы делают это? Напечатанные слова вечны. Я не сумею взять их назад, если мои мнения или взгляды опять поменяются. Если мое мышление эволюционирует, если я узнаю или прочту что-то, что перевернет мой взгляд на жизнь или поставит под вопрос мое понимание каких-то вещей, я не смогу просто вернуться и обновить написанное: текст, который уже живет и дышит, станет почти очеловеченной частью моей жизни, словно ребенок. И я научился жить с осознанием: пускай конкретно эту книгу я закончу, однако мое обучение и рост продолжатся. И будут длиться, пока я дышу.

Это не мемуары, а, скорее, самоисследование с попыткой выразить мою точку зрения; в нем я часто обращаюсь к неприятным (как минимум, для меня) историям о том, что это значит – быть мужчиной и что это могло бы значить, если бы мы посмотрели на мужественность с другого ракурса. Все это очень личное, и потому мне пришлось избавиться от зависимой части себя, желающей, чтобы все любили меня, принимали, называли каждое мое высказывание «важным», «интересным» и прочими ободряющими словами, которые влетают в одно ухо и тут же вылетают из другого, ибо сколько бы мне ни аплодировали, я все равно не верю этому. Однако я легко верю другим отзывам – негативным, злобным, подтверждающим мои подозрения в том, что мне вообще не стоит писать книгу. Тем, которые заставляют меня задавать себе вопрос: «Что я действительно способен предложить людям?»

Благодаря психотерапии я понял: я подвергаю сомнению свою ценность, потому что сомневаюсь в истинности одного утверждения – убеждения, которое почему-то удерживалось, формировалось, внушалось мне и укреплялось во мне в процессе ежедневных социальных взаимодействий, сколько я себя помню. Это убеждение в том, что где-то глубоко внутри я – в роли мужчины, друга, сына, отца, брата, мужа, предпринимателя, спортсмена, кого угодно… – не полноценный.

ПОЛНОЦЕННЫЙ.

ПОЛНОЦЕННЫЙ.

ПОЛНОЦЕННЫЙ.

Достаточно ли полноценный? Насколько? Как понять, что уже вполне достаточно? Кто вообще это решает? По каким стандартам я должен оценивать себя?

Иногда я хочу, чтобы мы – хотя бы на один день – стали честными друг перед другом. На один день. Говорили бы, что думаем, и думали бы ровно то, что высказываем. Раскрыли бы свои самые оберегаемые, сокровенные мечты и страхи. Эдакий день уязвимости, открытости, подлинной свободы. День, когда мы являлись бы самими собой, такими, какие мы есть на самом деле, – прекрасными,

сложными, заблудившимися и совершенно несовершенными, – и наблюдали бы за тем, как наши наиболее слабые стороны превращаются в сильные. День, в который не только обычные люди, но и политические лидеры и все нации предприняли бы то же самое. И мы разом осознали бы, что понятия не имеем, какого черта делаем здесь; но если мы каким-то образом поймем это, нам придется опереться друг на друга, чтобы все-таки совершить необходимое. Сейчас, скорее всего, эта фантазия не станет реальностью, но это не значит, что мы не можем смоделировать ее, попробовать воплотить на практике и, как это происходит с любым социальным навыком, начать распространять ее в обществе, передавая будущим поколениям, хотя пока и не довели ее до совершенства.

«Совершенство». Не думаю, что когда-либо мне нравилось это слово. «Несовершенство» – вот что нравится мне сейчас. Есть в нем нечто такое, что всегда притягивало меня, с чем я постоянно чувствовал связь. По иронии судьбы именно это слово я часто использую, описывая цель большей части своих работ. Будь то прием, к которому я прибегаю при съемке своего фильма, или неряшливость в обращении с соцсетями, – везде есть что-то, связанное с несовершенством, недавно ставшим моей целью. Может быть, причина в том, что я долго ощущал свою неполноценность, и возведение несовершенства в цель – отличный способ справиться с этим и принять собственное несовершенство. Или, возможно, я понял: подлинное совершенство недостижимо; и веруя в Бога, в высшую силу, во Вселенную, я поверил и в то, что совершенство (как это ни иронично) живет в несовершенстве. Однажды, после ночного разговора с женой Эмили, меня осенило: то, к чему я стремился всегда, было рядом с самого начала, мне требовалось лишь присмотреться к этому чертову слову, увидеть «совершенство» внутри «несовершенства» [1] . Мое несовершенство – то самое, что делает меня совершенным. Я совершенен. Слово само говорило мне об этом. И если наше несовершенство вызывает у нас ощущение недостаточности, отсутствия чего-то важного – в работе, дружбе, любовных отношениях, – то, вероятно, пора переосмыслить само понятие «достаточности».

Мы нуждаемся в этом. Мы должны сделать это, потому что:

достаточно – значит достаточно.

Почему же сейчас? Почему книга? Ну, потому что мне нужна эта книга. Очень. Она требовалась мне, десятилетнему мальчику, которому впервые показали порно – задолго до того, как его тело и ум стали готовы к подобному; это, скорее всего, создало в его мозге новые нейронные связи, ошибочно соединившие образы обнаженных женщин со счастьем и ложным чувством собственной значимости. Подобные образы позже он станет использовать, чтобы заполнить пустоты в своей жизни – пустоты, которые заполнялись стыдом в те моменты, когда он, не будучи возбужден, обращался к порно. Эта книга требовалась мне, восемнадцатилетнему первокурснику колледжа, который стремился подтвердить собственную мужественность, заводя романы со всеми готовыми на это девушками, без малейшей мысли об их чувствах и привязанностях. И мне, двадцатилетнему, не знавшему, как признаться в том, что эмоционально не готов к первому сексуальному опыту. И двадцатипятилетнему – мужчине с разбитым сердцем, оказавшемуся в финансовой яме, который, даже если бы имел деньги на еду в первый месяц после разрыва, не стал бы есть из-за осознания, что ему изменили. Эта книга требовалась и двадцатидевятилетнему мне, наконец нашедшему любовь всей свой жизни, – тому, кто организовал самое навороченное в мире предложение о женитьбе, а после испытал предсвадебный мандраж, испугавшись того, как, по мнению общества, человека меняет брак. И тридцатиоднолетнему мне – который готовился стать отцом дочери, не имея ни малейшего представления о том, что делать и как вырастить ее, и внезапно понял: несмотря на веру в равенство, он не научился относиться к женщинам с тем уважением, которого они заслуживают (как члены общества и как партнеры в семье). Требуется она и тридцатишестилетнему мне, который печатает эти слова прямо сейчас, – теперь еще и отцу сына, страстно желающему воспитать не просто достойного мужчину, а хорошего человека. Эта книга требуется мне как сыну двух любящих родителей, который, несмотря на привязанность и любовь к ним, до сих пор испытывает в их присутствии тревогу и раздражение, принесенные из детства, хотя и понимает: он будет жалеть о каждой упущенной минуте общения с ними, когда их не станет. В каждый год моей жизни мне требуется эта книга. И кроме того, я нуждаюсь в ней, чтобы излечиться от последствий взросления, когда другие мальчики впервые объяснили мне – нет, хуже – заставили меня соблюдать правила мужского поведения и дали мне первый сценарий; в нем объяснялось, что такое хорошо и что такое плохо, и он содержал постулаты, которые следовало соблюдать, чтобы стать мужчиной. Со временем эти предписания наслаивались одно на другое, образуя броню, которую я носил десятилетиями. Это защита, о которой я даже не подозревал и потому не имел никакой возможности снять ее. Защита, которую я и сегодня продолжаю носить и до сих пор пытаюсь снять, даже когда пишу эти самые строки.