Новая пьеса для детей (сборник)

Тупикина Юлия

Мама выразительно смотрит на папу.

– Ну, не важно, что говорит твоя мама. Но я верю, что это правда. И врачи тоже говорят.

– Это правда, папа. Ночью ты мальчик.

– Я говорил с тобой?

– Да, ты приходишь ко мне в комнату, и мы разговариваем.

Мама пьет какао. Похоже, она тоже не отключила свою любимую «Розовую рабыню», поэтому ей важно показать, что она с нами.

– Это правда. Я несколько раз просыпалась, а тебя нет.

Папа трет рукой шею. Она у него толстая от космической еды и болезней.

– Сынок, я хочу, чтобы ты сказал честно… Я тебя не испугал?

Бедный папа, какой же

ты скучный.

– Пап, все нормально. Нам весело! Мы играем. Ты рассказываешь разные интересные истории, потом учишь старым играм, потом мы придумываем приколы и засады.

– Вам весело?

– Нам весело.

– И… тебе?

– Конечно, я же сказал «нам».

Видно, что папа не может поверить.

– В мое время вместо объемов были экраны. Это ничего?

– Технологии – это чепуха, главное, что мы понимаем друг друга.

Наконец, папа счастлив. Он говорит маме:

– Ну да, дети всегда поймут друг друга.

Мама старательно согласна.

Бедный папа. В объеме подсказки запись о твоем окончательном увольнении появилась десять минут назад. Ты больше не попадешь в космос, который так любишь. И, хотя мне тебя и жалко, играть с Марком в оставшиеся ему ночи я все равно не буду. Ты зануда, папа. А это не лечится ни космосом, ни детством.

Мамонт мой

Мы живем в тундре. Папа, мама и я. Бабушки нет с нами, она снова учится. Раньше тут было холодно и бродили мамонты. Потом мамонты умерли. Но ученые их оживили. И сейчас тут тепло и снова бродят мамонты. Но тундра не перестала быть пустой и скучной. Я люблю ее, вчера я долго сидел на крыльце, глядя на звезду. Подошел папа.

– Ты не понимаешь, как тебе повезло.

– Понимаю.

– Не понимаешь.

Хорошо, не понимаю, как скажешь, папа.

– Люди в городах лишены этого неба. Если мы помолчим, услышим, как тундра разговаривает.

Пока ты не пришел, я все слышал. Как шевелится трава, как устраиваются на ночь птицы в своих гнездах, как в трех километрах отсюда роботы-дезинсектры вздрагивают во сне.

– Это очень важно – видеть, чувствовать, учись этому.

Я все вижу, папа, все чувствую. Я понимаю, зачем ты говоришь то, что говоришь. Ты принял трудное решение, ты увез нас из города. Из-за тебя мы живем, как древние люди, у нас нет почти ничего, что есть у обычных людей, даже поездов. Но никто не обижается на тебя, папа. Пройдет еще пять лет, и ты не сможешь меня удержать. Я уеду. А эти пять лет я как-нибудь переживу. Этим я и занимаюсь. Каждый день, прожитый с тобой. Каждую секунду. Жду. Когда.

Подошел Рыжик. Это наш мамонт. Мама Рыжика умерла вскоре после родов, поэтому он остался жить с нами на станции. Станция это просто дом. Такой, какими были дома несколько веков назад. Комнаты в таком доме отличаются. Есть отдельная кухня, есть спальня родителей, есть детская. Это неудобно, но постепенно к этому привыкаешь. Я привык. Точнее, делаю вид, что привык. Я все время делаю вид. Не потому, что хочу, чтобы меня принимали за кого-то другого. А именно из-за того, что хочу остаться собой.

Все началось через много лет, когда вулкан, который неожиданно проснется у нас тут, в тундре, решат потушить пучковой бомбой. Пучковая бомба это только звучит сложно. На самом деле это обычная связка из стабилизированных микрочерных дыр, которые можно купить в любом магазине электродеталей.

В той жизни я остался на станции и вырос в мужчину. Похожего на папу. В той прошлой будущей жизни я тоже, как и он, стал экологом и научился презирать жителей городов.

Было обычное утро будущего. Только половину неба занимала черная туча. Это новый вулкан выбрасывал в небо газ и породу. Ученые-вулканологи ночевали у нас, они совсем не снобы и обошлось без обычных для горожан вопросов: «как вы так живете?». Вечером мы пили вино и ели мамин пирог. Мы, это я, папа, мама, бабушка, вулканологи. Бабушка тоже хотела что-то приготовить. Но мама ей не разрешила. Бабушка слишком много училась в этой жизни, поэтому ничего не умеет делать по-настоящему хорошо. Мы рассказывали вулканологам о тундре, они рассказывали нам о вулканах и о способах, которыми их можно потушить, если потребуется. Сидели допоздна, папа даже сыграл на гитаре, а гости подпевали ему. Я тоже люблю петь. Но пою только когда остаюсь один. У меня нет голоса и ужасный слух.

Утром я застал вулканолога, обматывающего пригоршню черных дыр скотчем. Мне стало интересно и я стал смотреть. Вулканологу понравился мой интерес.

– Нет ничего лучше старого доброго скотча!

С этим трудно спорить. В тундре скотч выручает нас постоянно. Когда что-то ломается и лень ждать полдня доставку, скотч решает проблему.

– Мы пролетим над жерлом и сбросим туда эту штуку. Черные дыры активируются и отправят лишнюю энергию в параллельную вселенную 64. А потом испарятся. Хочешь посмотреть?

Я, конечно, хочу посмотреть. Я зову Рыжика.

– Рыжик, Рыжик!

В будущем Рыжик еще немного подрастет. Но все равно останется не выше крупной собаки. Когда ученые восстановили мамонтов, они решили не делать их такими большими, как раньше. Ведь шерсть древних мамонтов не приспособлена для жаркой тундры. Большие, они снова бы вымерли.

Рыжик уже не прыгает и не пытается потрогать мое лицо кончиком хобота. Рыжик обленился, он уже не молод, хотя еще и не стар. Рыжик солидный взрослый мамонт с чувством собственного достоинства. И очень умный.

Мы идем с Рыжиком к аэрокапле вулканологов. Они смелые ребята. Аэрокапля это обычное такси, оно не предназначено для того, чтобы летать над вулканами. Я говорю об этом.

– Не волнуйся, мы так уже делали.

Аэрокапля подпрыгнула и превратилась в точку. А через 10 секунд…

…А через 10 секунд я понял, что что-то пошло не так. Но еще раньше это понял Рыжик. Он поднял хобот и затрубил сигнал опасности.

А потом я увидел, как растет черная дыра. И… я оказался двухлетним, стоящим возле нашего вездехода. Я сразу вспомнил этот день. Тогда я впервые видел, как родители ссорятся.

– Объясни, как можно в тундре, В ТУНДРЕ помять бампер?

Мама выглядит растерянной. На самом деле она прекрасно знает, что помяла бампер не в тундре, в Лондоне, куда моталась проведать своего старого друга. Но папе она это скажет только спустя десять лет, перед самым разводом. А мне – за день до того, как скажет об этом папе.

Я сразу вспомнил этот день и сел на траву. Разум не метался, я сразу принял все.

Взрыв черных микродыр уничтожил вулкан. Но пробудил что-то, дремавшее на глубине. И это что-то ответило. И одна из дыр не испарилась. А стала расти. И мы с Рыжиком оказались на границе