Шрифт:
ВРЕМЯ ИДЕТ, ВОЙНА НЕ ЖДЁТ
Тра-та-та! Тра-та-та! От ударов кнутовища по окошку с промёрзлого стекла посыпался иней. Заспавшийся у порога Кудлай взвизгнул, вместо того чтобы залаять. А Мика чуть не свалился с печки.
— Кто там бомбит? — недовольно тряхнул он рыжим чубиком.
— Время идёт, война не ждёт! — глухо отозвалось за окном.
Услышав эти слова, Мика прямо с печки прыгнул в отцовские валенки и выбежал в сени, накинув.
полушубок, на котором спал. Опередивший его Кудлай первый встретил Юку и, облапив, принялся лизать нос и щёки.
— Отстань!
— Ну и что — раненые?.. Я уж думал, гитлеры к нам с самолётов спрыгнули, — охладил раскрасневшегося, запыхавшегося приятеля неторопливый Мика.
— Нужны им наши Курмыши. Фашисты, которых мы будем бить, они вон под Ленинградом. Проснись, сообрази, куда эшелон обратно пойдёт?
— Тс-с! Всё ясно… — Мика оглянулся, не слышал ли кто неосторожных слов Юки, и сказал — Сейчас соберусь.
— Давай скорее! Мой Сивый уже в хомуте, и твой Конь тебя дожидается… Смотри, другого кучера пошлют.
— Мой Конь без меня не пойдёт, — самоуверенно усмехнулся Мика.
— Ну, я за харчами сбегаю.
И Юка, развернувшись, бросился напрямик к колхозной конюшне с такой быстротой, что валенки за ним не поспевали: то один, то другой оставался торчать в сугробе. Приходилось возвращаться, прыгая на одной ноге.
Торопыга этот Юка. Всегда у него так: когда спешит, людей смешит.
Не то Мика. Он собирался серьёзно, неторопливо, как, бывало, отец. Надел чистые исподники, новую рубаху. На ноги туго навернул портянки. Проверил, полон ли кисет табаку, есть ли в коробке спички. Посидел на лавке, перед тем как тронуться в путь, попрощался долгим взглядом со стенами избы.
Приласкал пса и сказал ему на ухо;
— Смотри, Кудлай, хозяйство береги. Чтобы лисы гусенят не украли, хорьки кур не подавили, волки бы козлят не уволокли… Да и за Сандриком приглядывай, мал ещё.
Свернул цигарку, закурил. Потом, выпустив дым, из ноздрей и разогнав его по избе ладонью, проверил, в кармане ли отцовское письмо. Покашляв, разбудил крепко спавшего Сандрика.
Мальчик ласково потянулся к брату, ожидая, что тот снимет его с печки и прокатит во двор на закорках, но Мика сурово сказал:
— Собирайся скорей, цацкаться с тобой некогда, уезжаю. За старшего в доме останешься. Пойдём, хозяйство примешь. Главное — имей в виду, чтобы отцово ружьё и собака целы были. Ни продавать, ни отдавать — ни-ни. Кудлай наш, он знаешь какой многопородный: по зайцам— гончак, по уткам— лягаш, по волкам — волкодав, во дворе — дворняга. Всё береги. А главное — мать жалей, она женщина. Понял?
Сандрик захлопал глазами. Они у неге всегда были на мокром месте.
Мика прикрикнул:
— Ну-ну, не распускайся! Думаешь, мне легко вас оставлять? А вот не плачу.
Сандрик, почувствовав важность минуты, сам слез с печки, молча стал обуваться, одеваться и только на пороге робко пискнул:
— А поесть?
— Некогда сейчас. Пока наряд получишь — каша тебя подождёт, на шестке в горшке не остынет… А пока подзаправься всухомятку.
Подчиняясь старшему, Сандрик только шмыгнул носом и поплёлся за братом, захватив со стола корку хлеба.
Приперев в избе Кудлая, чтобы не увязался, Мика ещё раз напомнил:
— Береги собаку. За её породу отцу много денег сулили и новые охотничьи сапоги в придачу, а он не отдал. Соображаешь?
Сандрик кивнул.
— По домашности обойдёшься, ничего трудного нету. Козе корму задать, дров нарубить — эка штука! По колхозному делу тоже ничего хитрого/ Главное— запрягать научиться… Ну, это я тебе сейчас покажу. Надо бы, конечно, раньше, ну да ведь поди знай, когда момент подойдёт! Отцу вон пришлось уходить накануне самого покоса. Время идёт, война не ждёт!
БРАТ ЗА БРАТА
У колхозной конюшни шла бестолковая, на первый взгляд, суета. Одни женщины выводили коней, другие заправляли сани соломой, третьи тащили хомуты, и казалось, все только мешают друг другу. Но подводы одна за другой выезжали на улицу и выстраивались у правления колхоза, вблизи столба, на котором был подвешен вместо колокола буферный блин от вагона.
Распоряжался снаряжением обоза старший конюх дядя Евсей, бравый, прямой, как палка. От старости он так одеревенел, что спина не гнулась. Но, не желая слыть за старика, он брился наголо.
— Поспешай, поспешай, юбочная команда! — приговаривал дядя Евсей, то проверяя подпруги, то завёртки оглобель. — Сам раненым был. Знаю, каково оно — в теплушке мёрзнуть!
Завидев Мику, крикнул:
— Эй, давай живей, Микул! Ты что заспался? Конь мычит, а кучер спит, ай-ай-ай!
И, словно в насмешку над опоздавшим кучером, вывел ему из конюшни вместо коня пегого быка со сломанным рогом. Бросив в сани хомут, приказал:
— Запрягай, не зевай!
Бык первым делом запустил морду в сани и вывернул оттуда всю солому. Не найдя на дне ничего вкусного, насадил охапку соломы на один рог, словно шапку набекрень, и, в таком задорном виде встретив Мику, как всегда, начал облизываться.
— Но, балуй! — усмехнулся Мика, сунув ему в рот корочку хлеба с солью, и сказал Сандрику — Если ребята будут дразниться: «А ну, тпрусь, покажи рысь!» — или девчонки там всякие станут кричать: «Эй, дяденька, прокати на «Му-один!» — не обращай внимания. Это они от зависти. Против всех оставшихся в колхозе кляч этот бык — рысак, недаром его прозвали Конём! Править им не каждый может. Он ни одной женщины не слушается, признаёт только нас, мужиков. Не захочет — трактором его не сдвинешь, а разохотится — так один целый поезд саней увезёт. И запрягать его одно удовольствие. На лошадь хомут никак не накинешь: у лошадей привычка головы кверху драть, хоть лестницу подставляй. А у быков привычка голову вниз нагибать. Самая подходящая для запряжки скотина. Ну-ка попробуй! — Мика подал брату хомут, специально сшитый на рогатого Коня.
Но Сандрик не удержал его руками и, подставив шею, сам очутился в упряжке.
— Эй, вы чего балуетесь? — прикрикнув ковыляя мимо, дядя Евсей, увешанный хомутами и чересседельниками.
— Мы не балуемся, я его обучаю. — Микул вынул брата из хомута и сказал строго — Ты маленького из себя не строй, за старшего останешься! Давай обучайся без баловства! — И уже тише поделился опытом — В упряжку быка надо заманивать лаской, а покрикивать только для острастки. Главное — корочку хлеба ему солёненькую потихоньку подсунуть.