Новая Россия, или это мы, оба-двое
Шрифт:
Наконец, процедуры закончились и можно было приступить к скромному завтраку. Памятуя слова своего кумира о том, что "пока мы живем так бедно и убого, я не могу есть осетрину и заедать ее черной икрой", на сей раз было решено ограничиться седлом барашка, фаршированными рябчиками и свежей клубничкой, фаршированной кедровыми орешками и политой соусом из клубники и коньяка с легким буше. Лениво погладывая косточку, Борис Эдуардович проглядывал свежие газеты, услужливо подносимые официантами. Если бы не столь высокий пост, то он, честно говоря, лучше бы почитал что-нибудь легонькое, вроде комиксов, но положение обязывало, и волей-неволей, приходилось штудировать местную прессу. Но все плохое, как, впрочем, и хорошее, когда-нибудь, да заканчивается. Так и газеты были прочитаны, завтрак опробован
Все шло как обычно, и вдруг, раздалась нежная трель телефона. Борис Эдуардович невольно вытянулся в струнку, и трепетно обнявши трубку, хорошо поставленным голосом отрапортовал:
– Губернатор слушает! Чем могу служить?
Голос звонившего принадлежал к тем, кто совсем особо приближен к кремлевским небожителям. А такие люди звонить по пустякам не любят, следовательно, причина была весьма серьезной. О чем они говорили в деталях, до сих пор остается тайной, однако, глядя на удрученное лицо своего хозяина, окружение поняло, что, выражаясь словами классика, "прогнило что-то в королевстве Датском." Впечатление сие усилилось после того, когда Борис Эдуардович с видимым усилием приказал билеты на закордонный вояж ликвидировать. Понять подавленное настроение губернатора можно было легко и просто – кому захочется ехать в какую-то деревеньку, пусть и находящуюся в твоей губернии, получив облом с роскошными Мальдивскими островами или Бермудами? И все из-за каких-то там провалов в сельском хозяйстве. Или не провалов. А может и провалов, но не в сельском хозяйстве. А может, и вообще в связи неизвестно с чем. Попробуй, пойми вышестоящее начальство. Ежели оно ничего толком не объясняет.
И при этом грозно уведомили, что он, Борис Эдуардыч, за всё несет личную ответственность. Это было совсем возмутительно, учитывая то, что он, никогда ни за что лично не отвечает. Обычно так и бывало: потребуют, а потом забудут. Но на этот раз приказ из Москвы был недвусмысленный – ехать не мешкая, и постоянно докладывать, - то и решение могло быть только одно. Более в этот день ничего особенного не случилось, если не считать того, что Манечка весь день капризно надувала губки и ни разу не назвала своего повелителя котиком и душкой. Но это уже совсем другая история.
– Хочу, понимаешь, сам убедиться, в единственно правильном нашем курсе.
– Стал говорить своим окружающим Борис Эдуардыч, в тщетной попытке убедить самого себя в том, будто бы именно в деревню он и собирался ехать. Каждое слово давалось с невероятным трудом, а в закоулках души тлела желчная обида на тех, кто обломал ему забугорный отдых. Но, не того калибра быдл Эдуардыч, чтобы спорить с теми, кто послал его тянуть тяжелую лямку. Он понимал, что неспроста все это, но перезванивать и спрашивать дальнейших указаний побаивался, ибо за такие вопросы его могли бы качественно и быстро сожрать, поскольку аппаратные игры не терпят тех, кто не додумывает слова начальства, но в равной степени и тех, кто слишком вольно начинает думать. Такие бюрократические ножницы Сциллы тупости и Харибды соображаловки могли бы свести с ума кого угодно. Но не из тех был наш Эдуардыч, далеко не из тех, и сдаваться он не собирался.
Сборы были закончены, и вот, неприметный кортеж из 18 машин тронулся в путь. Основу процессии составляли демократически выдержанные 600-е Мерседесы, пара довольно незаметных "Бентли", и один автобус. Дорога радовала свежеуложенным асфальтом, без единой выбоинки, отчего душа пела и летала, и хотелось сказать самому А.С. Пушкину: "нет, батенька, в России нынче нет такой беды, как дороги. Одни дураки остались, но и они при таких губернаторах скоро выведутся".
Несколько минут созерцания изумительного пейзажа привели Бориса Эдуардовича в совершеннейший восторг, печальные мысли уступили место радостным, да до такой степени, что он даже пообещал министру дорог области выдать персональную премию за успешное строительство дорожного полотна на уровне самого последнего слова науки и техники. Двадцать минут полета по трассе промчались на едином дыхании. А когда они свернули налево, то перед его взором показались зеленеющие поля, за которыми виднелся длиннющий, уходящий за горизонт, массивный трехметровый забор,
"Однако", подумал губернатор, "а еще говорят, что Толян в народе популярностью не пользуется. А тут аж целая ассоциация!" И даже слегка обиделся, так как его имя еще не было внесено не то что на карты области, но даже в списки тех, чьи имена при ближайших празднествах будут рекомендованы на увековечивание.
Из впереди стоявшей машины вышел помощник по особым поручениям и подойдя к охраннику спросил:
– У вас тут с утра избушечка была зарезервирована для отдыха деревенского, вот мы и приехали.
– Есть такая, - моментально отреагировал охранник. –Вот только не знаю, подойдет ли она вам, городским-то. Там только два этажа с мансардою, и на каждом всего по 15 комнат.
– Ничего, мы народ неприхотливый, думаю, что не погнушаемся и таким сервисом.
Чиновник подал охраннику тысячную купюру, после чего ворота моментально гостеприимно распахнулись, и кортеж благополучно въехал на территорию фермерского поселка. Улицы сверкали чистотой, тут и там виднелись ухоженные пешеходные дорожки, за затейливо сплетенной колючей проволокой сияли просторными окнами трех и пяти этажные деревенские избушки. Небольшие, всего в человеческий рост заборы, веяли неустрашимой верой в славное капиталистическое будущее России. И, как доказательство этой веры, каждый из них был украшен транспарантом, слоганом или иным артефактом. Борис Эдуардович из любопытства прочел некоторые из них – "Повысим и превысим наши цены!", "Ударными темпами все на строительство капитализма!", "Высокие цены на продукты – основа прочности государства" и другие. От этих слов веяло надежностью, единством и авторитетностью, а также близкими его сердцу прорывами и рывками. "Хорошо еще, что времени у нас на раскачку нет," подумал Борис Эдуардыч и откинулся на спинку сиденья.
Наконец, машины подъехали к одиноко стоящему домику с колоннами. От его центрального входа, навстречу гостям бежала широкая, мощеная мрамором и гранитом, дорожка. Самая середина дорожки была покрыта бархатным ковром. По краям дорожки стояли навытяжку крепкие парни, вперемешку с деревенским молодухами, про которых так и хотелось сказать – кровь с молоком.
Борис Эдуардович вышел из машины и пошел по дорожке, ласково щурясь, словно кот, получивший полную миску сметаны. Когда он приблизился к крылечку, то словно из ниоткуда появился угодливый человечек с золотым подносом, на котором красовались краюшка хлеба, серебряная солонка и хрустальная рюмка с коньяком.
– Добро пожаловать, гости дорогие! Надолго ли к нам, и откуда вы? По каким делам-надобностям в наши скромные края пожаловали?
Борис Эдуардович самодовольно улыбнулся.
– Отдохнуть нам, понимаешь, захотелось. Выдался свободный денек, вот мы и приехали, отдохнуть от дел праведных. А заодно инспекцию провести, насчет забот пейзанских.
Человечек понимающе захихикал и предложил следовать за ним. Как потом оказалось, охранник у ворот слегка слукавил – комнат оказалось не по пятнадцать на каждом этаже, а по двадцать пять, да и самих этажей было три. Потому мест хватило всем, включая челядь и обслугу, специально нанятую на столь исключительный случай.
– А скажи-ка нам любезный, а где хозяин?
– А хозяин нынче в поле, самая страда, посев озимых маслин начинается. Вот и пропадает он в поле с утра до вечера. Еле сил у него, сердечного, хватает, чтобы в казино посидеть.
Окружающие сочувствующе и понимающе зацокали языками. От этого цоканья моментально забурлило в животе, и Борис Эдуардыч вспомнил, что он давно не ел.
– Самое время перехватить что-нибудь, этакое деревенское, картошечка там, салатики. Не заморское, а посконное, русское, а то скажут потом, что у нас импортозамещение не удалось. Есть ли у вас такое? Или мне послать в другое место гонца?